Сегодня, 7 октября, Россия простится с великим футболистом советской эпохи — спартаковцем Фёдором Черенковым.
Если бы в спорте было принято, как в искусстве, кроме звания заслуженного мастера спорта, присваивать ещё и титул народного, Черенков, безусловно, был бы номинирован ещё в начале восьмидесятых…
Убеждён, что с Черенковым будет прощаться и скорбеть отнюдь не только Российская Федерация…
Не признавать за Черенковым его божьего футбольного таланта не мог никто. Ни условный футбольный чиновник, ни болельщик-мальчишка, с замиранием сердца ожидающий, что ещё выдаст Федя.
А Федя — Фёдор Черенков — выдавал регулярно. Это были какие-то фантастические по своей непредсказуемости решения, приносящие не только реальную помощь команде — очки, голы, передачи, — но и эмоции, которые были выше статистики.
Именно в тот момент тренера сборной СССР Лобановского и спрашивали, почему он не привлекает в сборную Черенкова, ведь Фёдор поможет команде играть красиво. На что Лобановский отвечал: самое красивое в футболе — счёт на табло. И был, безусловно, прав.
Заметим справедливости ради, что во многом невызовы Черенкова в главную команду страны, когда эта команда достигала наивысших результатов, связаны не столько с футбольной позицией Лобановского, сколько с медицинскими показателями самого Фёдора. Сверхнагрузки, сверхнапряжения он не то чтобы не выдерживал — последствия были слишком рискованны…
Замечу, что Черенков, пожалуй, первым стал соответствовать современному представлению о спортсмене не только как о генераторе игрового эпизода, но и как о личности, чьим жестам, стилю и даже причёске слепо доверяют поклонники. И знаменитые кудряшки «мелкий бес» Черенкова так выделялись на фоне уставных причёсок футболистов той эпохи, что вспоминаются до сих пор. Хотя впоследствии Черенков кудри и не носил. Но — запомнилось ведь!..
Писатель Александр Нилин в книге о своём друге, великом футболисте Эдуарде Стрельцове, рассказал, что Стрельцов осознавал свой футбольный дар. Объясняя его просто: он ВИДИТ поле. Видит, знает, что произойдёт в игре в следующий момент, куда побежит его партнёр, как будет действовать соперник и что ему, Стрельцову, нужно сделать, чтобы достичь успеха.
Подобный футбольный дар был и у Фёдора Черенкова. Даже далёкому от тонкостей игры наблюдателю было понятно, что Черенкову доступно это предвидение момента, позволяющее творить, а не просто работать на поле с мячом или без него.
Судьба подарила мне три встречи с Фёдором Черенковым.
В начале девяностых Фёдор только вернулся из Франции, где играл за второстепенный парижский «Ред стар». Играл, надо сказать, не блестяще. А вернувшись в Москву, кажется, вообще мало что понимал в изменившихся реалиях страны, города, который некогда Черенкова боготворил.
По просьбе Николая Николаевича Озерова Фёдор Черенков тогда встречался со школьниками. Я, начинающий корреспондент, пытался написать об этом репортаж. А запомнилось до сего дня, как САМ Черенков как-то обыденно просто предложил добросить до метро. На «Волге». Сложно сегодня понять, что меня тогда удивило в поступке кумира. Наверное, простота, человечность. Помню, что потом полвечера обзванивал друзей и хвастался: меня довёз до метро ЧЕРЕНКОВ!..
Потом легендарный защитник «Спартака» Валерий Павлович Гладилин раз привёл Черенкова в раздевалку сборной команды журналистов. Для тренерского, что ли, наставления. Черенков как-то с грустью смотрел на нас, оживлённых предстоящей любительской баталией, и, кажется, так никакой установки и не дал. А мне хотелось под этим взглядом исчезнуть, раствориться с этими дурацкими бутсами и гольфами. Но матч-то мы выиграли. А как можно проиграть, если за тебя переживает сам Черенков! Не хочу проводить аналогий, но, на мой взгляд, одно только присутствие Фёдора Черенкова в составе «Спартака» в 1993-м воодушевляло тогда ещё молодых подопечных Романцева.
А когда Фёдор выходил на поле в чемпионате России… Нет, он, конечно, не был прежним Черенковым, но эпизодами казалось, что не будь его — и футбол-то в те девяностые годы растворился бы в грязной мозаике торговых павильонов, облепивших все арены страны.
Наша последняя встреча случилась на встречных эскалаторах станции метро «Университет». Он поднимался, я спускался. Вернее, окликнув Фёдора и будучи опознан, я ещё шагал через уходящие из-под ног ступеньки, пытаясь что-то спрашивать и вслушиваясь в короткие ответы. «Вы спуститесь и поднимитесь», — видя мой забег по лестнице, ведущей вниз, с едва заметной улыбкой сказал Черенков. И действительно — дождался. По-моему, в тот вечер я тоже обзванивал друзей, но рассказ о встрече с Черенковым в подземке уже не производил ожидаемого впечатления.
Мы все тогда куда-то бежали. А он продолжал жить. Футболом. С теплотой рассказывал о своих трудах в детской академии «Спартака», оценивал по моей просьбе игру команды. По-доброму, без излишней критики. Но с переживанием о происходящем.
А в субботу Черенков ушёл от нас навсегда. Или, быть может, это мы — ушли, убежали? А он — остался. В том мире, в том «Спартаке», в той игре, которую мы все полюбили.
Во многом благодаря тому, что был на свете футболист Фёдор Черенков…
Андрей Морозов,
Москва
