Юрий Гагарин не только был лучшим в отряде первых космонавтов – он обладал врожденным даром находить общий язык с любым человеком. Однако главное требование, которое предъявлялось к кандидату на место первого космонавта Земли, – быть управляемым. Лишь несколько человек знали в 1960 году, что в подмосковном лесу готовятся к полету в космос шесть летчиков. Юрий Гагарин, Герман Титов, Григорий Нелюбов, Андриян Николаев, Валерий Быковский, Павел Попович – кто-то из них должен был стать «лицом» эпохи покорения космоса. Но кто? Одним из тех, кто влиял на окончательный выбор Сергея Королева, был врач-психолог Леонид Китаев-Смык. Спустя полвека он – академик Всемирной экологической академии, заслуженный испытатель космической техники Федерации космонавтики России – рассказывает «Русскому миру.ru», как шел этот отбор и какими ему запомнились первые космонавты.
Юрий Гагарин не только был лучшим в отряде первых космонавтов – он обладал врожденным даром находить общий язык с любым человеком. Однако главное требование, которое предъявлялось к кандидату на место первого космонавта Земли, – быть управляемым.
Лишь несколько человек знали в 1960 году, что в подмосковном лесу готовятся к полету в космос шесть летчиков. Юрий Гагарин, Герман Титов, Григорий Нелюбов, Андриян Николаев, Валерий Быковский, Павел Попович – кто-то из них должен был стать «лицом» эпохи покорения космоса. Но кто? Одним из тех, кто влиял на окончательный выбор Сергея Королева, был врач-психолог Леонид Китаев-Смык. Спустя полвека он – академик Всемирной экологической академии, заслуженный испытатель космической техники Федерации космонавтики России – рассказывает «Русскому миру.ru», как шел этот отбор и какими ему запомнились первые космонавты.
– Леонид Александрович, как вы попали на секретную должность врача-психолога, работавшего с первыми космонавтами?
– Однажды встречаю я приятеля Андрея Клочкова и говорю:
«Что-то давно я тебя не видел». Он отвечает: «В Подмосковье есть густой лес. Дорога туда входит и не выходит обратно. Там я теперь работаю. Переходи к нам, будем готовить полеты людей в космос».
Андрей знал, что я мечтаю о космосе, шел 1959 год. Я решительно бросил законченную диссертацию в Академии медицинских наук, чем крайне обидел научного руководителя – профессора Василия Васильевича Закусова, и стал ездить в тот лес.
Посреди него оказался большой секретный аэродром и научный институт-завод с тайным названием «ЛИИ» – Летно-исследовательский институт, или почтовый ящик №12. На третьем этаже секретной поликлиники располагался еще более секретный отдел авиационной и космической медицины, или отдел №28. У нас была своя лестница, кодовый замок. Мы занимались совершенствованием систем катапультирования, изучали, как летчики переносят перегрузки. А где же космос?
Однажды мы с Клочковым шли по территории ЛИИ, огороженной колючей проволокой на роликах-изоляторах, вдоль ограждения – вспаханная «следовая полоса». И Андрей говорит: «Давай зайдем вот в это здание» – в нем располагались барокамеры. Зашли, нам распечатали один ящик – и тут я был потрясен до крайности. В нем лежал настоящий скафандр космонавта. В тот вечер я понял, насколько в действительности близок космический полет.
–Когда вы впервые увидели будущих космонавтов?
–В декабре 1960 года приходим мы на работу, а нам говорят:
«Выдвигайте из ваших кабинетов все столы, шкафы и приборы – будете работать в коридоре».
Хотя коридор был просторный и с большими окнами, мы немного обиделись. В пустых кабинетах вымыли полы и в каждом поставили по две кровати. Вечером в наш отдел привели несколько молоденьких офицеров, у них на золотых погонах – крылышки с пропеллерами. Зачем военные летчики здесь поселились, нам не сказали, но предупредили, что это дело совершенно секретное.
На следующий день я в коридоре начал припаивать провода для ЭКГ к катапультному креслу сверхзвукового реактивного самолета-истребителя – чтобы потом исследовать работу сердца летчика в полете. Наши гости ходили молча, немного смущенные, мрачные. Понимали, что из-за них нас вытурили из кабинетов. Из моего кабинета выходит блондинчик – старший лейтенант, единственный из всех улыбчивый.
Я думаю: «Чему это он веселится?»
А он подходит, смотрит, как я паяю, и говорит: «Дай-ка я попробую. Как у меня получится?»
Он паял умело, а я почему-то без всякой обиды лишь придерживал провода, справились быстро. Это был Юра Гагарин. На второй кровати в моем кабинете разместился Гера Титов. В его облике было что-то романтичное, будто не летчик он, а юный поэт или музыкант.
–Чем занимались летчики в подмосковном лесу?
– Знаете, я не был при них нянькой. Ну, утром вставали, завтракали и направлялись в 47-ю лабораторию, где занимались на тренажере космического корабля «Восток-3А». Это был «шарик», аналогичный тому, что потом летал в космос. Сложнейшую систему пилотирования «Востоком-3А» создали в лаборатории №47 ЛИИ. Ею руководил Сергей Даревский – человек, которого для этой миссии выбрал Сергей Королев.
Королев понимал, что Даревский может сделать невозможное: за несколько месяцев создать и тренажер, и уникальные технические устройства для подготовки космонавтов. И не ошибся.
Впервые в мире молодые ребята, сотрудники 47-й лаборатории, реализовали идею единой приборной доски, соединенной с единым пультом управления космическим кораблем. Наставником при обучении будущих космонавтов был Марк Галлай – Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель, член Союза советских писателей. Он придумал бортовой журнал космонавта и подарил миру гагаринское «Поехали!».
На тренировке будущий космонавт садился в скафандре в кабину «шарика», по переговорному устройству воспроизводился звук старта ракеты, и Галлай говорил: «Поехали!», после чего начиналось воспроизведение штатных и нештатных ситуаций полета с ручным или автоматическим включением тормозной двигательной установки. В тренажере находился планетарий с черным звездным небом, макетом Земли – они поочередно были видны через иллюминаторы, так что у обучающихся складывалось ощущение реального полета. Один из космонавтов тренировался, остальные смотрели, учились на ошибках товарища.
–А как же психологическая, идеологическая работа?
–Психология тогда в СССР не вполне признавалась наукой, а мы назывались врачами-физиологами. Помимо тренировок у космонавтов были уроки по риторике, актерскому мастерству, навыкам ведения интервью, но этим руководило военное ведомство, не мы. Важнее было не обучить, а отобрать талантливых людей.
Этим командовал и лично занимался суперталантливый человек, генерал Николай Каманин. За пять минут разговора с любым собеседником он угадывал его прошлое и будущее, чувствовал, на что человек способен.
У первой двадцатки космонавтов, а тем более у первой шестерки, была способность к суперподчинению своим руководителям, она впоследствии должна была позволить преодолеть любые соблазны и провокации. А второе качество, которое предъявлялось летчикам, – стать после полета в космос яркими представителями великой страны, быть способными выступать перед миллионами людей всего мира.
Гагарин сразу понравился Королеву, это заметили все – и даже обслуживающий персонал относился к нему как к будущему первому космонавту.
–Чем Гагарин был лучше остальных?
–Он поражал исключительной душевностью, открытостью и мгновенно проникал в душу собеседнику. С первых секунд возникало ощущение, что вы с ним знакомы давно, хорошо и вообще добрые приятели. Это свойство врожденное, я потом его изучал. Если при этом человек неглуп, он становится хорошим руководителем, разведчиком, переговорщиком с террористами…
Эту способность можно развивать. В той или иной степени она была у всех отобранных Каманиным. Но только у Гагарина этот талант был врожденным и абсолютным.
К тому же Юрий почти всегда был лучшим по всем параметрам – медицинским, психологическим, профессиональным. Если вывести средний балл, то у Гагарина он был самым высоким в отряде первых космонавтов.
–Влияла ли борьба за право быть первым на отношения внутри коллектива летчиков?
–Шестерка летчиков, которая жила и тренировалась в ЛИИ, была очень дружной компанией. Титов выделялся мягкой интеллигентностью, на вид был приятным, добрым школьником-отличником. Эта его интеллигентность ни в коем случае не довлела над другими.
Волевой интеллектуал Попович даже для Каманина остался загадкой. Он весело смешивал русские и украинские слова, но за всей его веселостью чувствовалось, что чего-то он недоговаривает, многое знает и держит в себе.
–Было ли это недостатком?
–Нет, ни у одного из них не было недостатков для образа космонавта, вся первая шестерка была безукоризненной. Николаев на вид был насуплен, неразговорчив – мне так и не пришлось с ним разговаривать в обыденной обстановке.
Быковский производил впечатление человека уравновешенного, спокойного, без эмоциональных перепадов. И веселость, и чрезмерное спокойствие будущих космонавтов с психологической точки зрения были защитной психологической реакцией перед тем напряжением, которое им предстояло во время тренировок и экзаменов.
–Расскажите, пожалуйста, как происходил отбор лучших.
–Как известно, первую шестерку будущих космонавтов выбрали лично Королев и Каманин. К сдаче выпускных экзаменов 17 и 18 января 1961 года были допущены все: капитаны Быковский, Николаев, Попович, старшие лейтенанты Гагарин, Нелюбов, Титов. Первый экзамен прошел в филиале ЛИИ, о каждом из сдававших был снят кинофильм. После экзамена на тренажере будущий космонавт в течение 40–50 минут докладывал приемной комиссии о работе на космическом корабле в штатных и нештатных условиях, отвечал на вопросы. Гагарин, Титов, Николаев и Попович получили оценки «отлично», Нелюбов и Быковский – «хорошо».
На следующий день экзамены продолжились уже не в ЛИИ, а на аэродроме на станции Чкаловская. Там все показали отличные знания, получили пятерки. Рассмотрев личные дела, характеристики и результаты экзаменов, приемная комиссия записала в акте: «Рекомендуем следующую очередность использования космонавтов в полетах: Гагарин, Титов, Нелюбов, Николаев, Быковский, Попович».
–Список совпадает с дальнейшей историей освоения космоса, кроме одной фамилии. Григорий Нелюбов…
–Судьба Нелюбова сложилась трагически. В 1964 году его отчислили из отряда космонавтов «за нарушение дисциплины и режима космонавтов», как было написано в приказе. Возможно, он не смог этого вынести, стал злоупотреблять алкоголем, а 18 февраля 1966 года погиб около поселка Ипполитовка Дальневосточной железной дороги. Но в 1960 и 1961 годах, во время тренировок в ЛИИ, когда еще ничто не предвещало трагедии, он был шутлив, общителен, намного активнее и ярче остальных и входил в тройку фаворитов наряду с Гагариным и Титовым.
–Вы готовили Гагарина к полету после заключения экзаменационной комиссии?
–Нет, в начале 1961-го первую шестерку космонавтов поселили в более удобных условиях – в гостинице города Жуковского. В то время я участвовал в испытаниях системы катапультирования и приземления на специальном парашюте при подготовке первого космического полета. А с Юрием Гагариным встретился вскоре после его полета в космос, при подготовке полета Германа Титова.
Я стал ответственным за медицинские и психологические испытания и исследования при кратковременной невесомости. Для этого был специально переоборудован самолет – летающая лаборатория Ту-104А №42396. Оттуда убрали кресла, буфетный отсек, сделали небольшой манеж, устланный резиновыми матами. Невесомость в кабине создавалась 10–12 раз во время каждого полета, продолжительность одного периода невесомости была 28–30 секунд. На этом самолете у нас в ЛИИ решили много научных и научно-технических задач, но это тема для отдельного разговора. Оговорюсь, в этих полетах при невесомости мы с Гагариным ответили на прикладной вопрос, можно ли и как космонавту корабля «Восток-3А» отстегиваться от кресла, летать по кабине космического корабля.
–А в чем сложность?
–Во-первых, тогда еще никому не было известно, что при этом космонавт будет чувствовать. Но главное – чтобы полностью отстегнуть привязную систему, нужно отцепить так называемый объединенный разъем космонавта – с более чем полусотней штырьков и, соответственно, дырочек. Если хоть один из этих штырьков погнуть – разъем не пристегнется обратно, космонавт погибнет при возвращении на Землю. В итоге решили, что от кресла отстегиваться можно, а вот объединенный разъем трогать не нужно. Первыми испытателями в экспериментах стали Владимир Комаров, тогда еще будущий космонавт, и Валерий Головин – выдающийся парашютист-испытатель. Меня удивило поведение Юрия Гагарина, когда он впервые оказался парящим в режиме невесомости на нашем Ту-104. Он и раньше испытывал кратковременную невесомость, создаваемую в полете на истребителе, но всегда был туго пристегнут к креслу пилота.
Во время космического полета он тоже был плотно зафиксирован в кресле космонавта. А в просторном салоне нашего самолета мы могли летать из угла в угол, кувыркаться, висеть в воздухе, чувствуя себя непринужденно. В тот день было жарко, и Юра перед взлетом снял китель. Разбег по бетонной дорожке. Набор высоты. Можно начинать. В момент исчезновения силы тяжести он резко подтянулся левой рукой за поручень, укрепленный на потолке кабины самолета, правая рука широким взмахом выпрямилась вперед и вверх. Он улыбался. После окончания первого режима невесомости Гагарин был возбужден и весел. На вопрос о впечатлении сказал: «Вот это – невесомость! Даже интереснее, чем в космосе».
А вот что он продиктовал мне для отчета о своих ощущениях: «Перед началом невесомости я стоял в салоне самолета, держась за поручень на потолке. Началась невесомость, и я чувствовал, что поплыл куда-то, хотя продолжал держаться. Здорово! Замечательное чувство!»
В последующих режимах Гагарин наблюдал «выход» Комарова, одетого в скафандр, из кресла космонавта, прикрепленного к полу кабины нашего самолета. Первый космонавт выделялся из всех, кого я наблюдал и оценивал в невесомости. С одной стороны, он улыбался, но с другой – он, как в страхе, судорожно схватился за поручень, подтянувшись к потолку кабины. Он сказал мне тогда, что при возникновении невесомости в космическом полете не очень-то ее почувствовал и был рад, что корабль взлетел.
Первый полет в космос ведь был небезопасным. К тому же одно дело сидеть в «шарике» в невесомости туго пристегнутым, другое – беззаботно парить по большой кабине самолета.
–Чем современные космонавты отличаются от тех, первых?
–Если коротко охарактеризовать психологические особенности современных космонавтов, то это, во-первых, интеллектуалы, во-вторых, они фанатически привержены своей профессии, и, в-третьих, благодаря силе характера они отличаются замечательной работоспособностью. Все они исключительно смелые, отважные люди. Ведь полеты в космос все еще очень опасное дело.
–Я все время вас расспрашиваю о космонавтах, оставляя в стороне людей, которые сделали возможными полеты в космос. Какую роль сыграл ЛИИ на заре советской космонавтики?
–С 1959 года в лаборатории Даревского для космического корабля «Восток-3А» создали пульт пилота-космонавта: системы отображения информации о положении пилотируемого космического корабля на орбите, системы индикации работы всех бортовых систем и телеметрии, а также систему пилотирования космическим кораблем.
Все это в разных модификациях было позднее использовано на кораблях «Союз», «Салют» и «Сириус». К концу 1959 года лаборатория впервые в мире разработала приборы «Спецчасы» и «Глобус», отображающие время полета, положение корабля над поверхностью Земли и район его приземления. В создание тренажера «Восток-3А» важный вклад внесли руководители групп Е.Н. Носов, Э.Д. Кулагин, С.Т. Марченко, Д.Н. Лавров, Г.С. Макаров, Н.А. Ощепков и другие, в конструкторских работах принимали участие военные представители А.С. Акулов и В.Д. Седнев.
Впервые в мире при подготовке космических полетов в ЛИИ осуществили идею «сжатия» информации обо всех параметрах космического полета и управления им на одном комплексном электронном индикаторе. Важным этапом космоплавания было создание космического корабля «Восход» с искусственной силой тяжести. Жаль, что его полет так и не осуществился.
–Нужно ли сегодня использовать образ Гагарина в воспитании молодежи?
–И нужно, и можно.
Во-первых, потому, что Юрий Гагарин действительно достойный, замечательный человек, отобранный из многих сотен желавших тогда стать космонавтами.
Во-вторых, полет именно Гагарина завершил напряженный труд сотен талантливых коллективов в различных научных и технических предприятиях нашей тогдашней страны.
В-третьих, Гагарин – его фамилия, образ, улыбка – стал во всех странах символом космических достижений нынешней цивилизации и напоминанием о радости, которую испытали миллионы людей, узнав, что кто-то из нас преодолел земное притяжение и вырвался в космос.
