Тайны узбекского «Наполеона»     

Духом истории и аферы окутан мебельный гарнитур самого Наполеона из Самаркандского краеведческого музея.

Он состоит из дивана, двух кресел, четырёх стульев, круглого низкого стола, большого письменного стола и двух шкафов. На некоторых предметах гордо красуется вензель с латинской буквой «N».  К гарнитуру прилагались настенные часы знаменитой швейцарской фирмы «Густав Беккер».

Важный экспонат попал сюда из пригородного… колхозного музея. Причем решение о передаче экспоната было принято специальной комиссией, составленной из ответственных сотрудников Министерства по делам культуры и спорта Узбекистана, Управления художественной экспертизы.

Создание столь авторитетной комиссии для вроде бы пустяшного дела передачи экспонатов из одного музея в другой объяснялось тем, что некоторые местные специалисты посчитали, что вензель «N» явно означает принадлежность мебели императору Франции Наполеону Бонапарту. Версия эта не могла не понравиться самаркандцам и вскоре была растиражирована областными и республиканскими газетами. Естественно, возник вопрос о том, как императорская мебель могла попасть в узбекский кишлак. Ответ не заставил себя долго ждать.

Комиссия выяснила, что якобы в первый год после окончания второй мировой войны пригородный самаркандский колхоз, носивший имя красного вождя Лазаря Кагановича, стал одним из лучших сельхозпредприятий Узбекистана и был удостоен почетного звания «колхоз-миллионер». В связи с этим сюда за опытом стали возить коллег не только из союзных республик, но и из ряда социалистических стран.

Руководил в то время колхозом Исмаил Ибрагимов, главным советником которого был ловкий и предприимчивый снабженец Арон Каплан. Он-то и убедил председателя в необходимости приобрести для «красного уголка» колхоза, в котором обычно принимали делегации гостей, солидную мебель. В те годы в Самарканде, как и в других городах Узбекистана, сделать это было невозможно, ибо на местных предприятиях при отсутствии леса и специалистов, гарнитуры не производились.

И тогда опытный Арон Моисеевич решил закупить столь необходимую мебель в одном из крупных городов России. Выбор его пал на Ленинград. Загрузив в колхозе несколько вагонов лука и сухофруктов, он прибыл в северную столицу, где сумел быстро и выгодно продать привезенный товар.  И теперь для него настало время заняться поиском мебели. Перебрав несколько вариантов, Каплан остановил свой выбор на старинном гарнитуре красного дерева, принадлежавшем вдове наследника императорского чиновника академика Белинкова.

Самаркандский экспедитор встретился с ней и узнал, что эту мебель хочет приобрести для своего кабинета министр иностранных дел СССР Вячеслав Молотов. Однако гарнитур так понравился Каплану, что он решил приобрести его любым способом.  Расположив к себе вдову, самаркандец получил информацию о том, за какую цену она договорилась продать раритет и как люди Молотова будут за него расплачиваться. Оказалось, что мебель оценили в 80 тысяч рублей, а деньги должны были по частям перечислить через банк. Ловкий Каплан сумел уговорить женщину на более выгодный вариант: “Вот вам, сударыня, 90 тысяч рублей наличными, и я забираю мебель”.

Расплатившись с хозяйкой деньгами, вырученными за продажу сухофруктов, экспедитор узнал от нее, что этот гарнитур некогда принадлежал самому Наполеону.  С ее слов выяснилось, что император Александр I, покидая покоренный Париж в 1814 году, увез в Россию этот гарнитур в качестве сувенира в память об одержанной победе.

Мебель привезли в Петербург и разместили в Зимнем императорском дворце. Но незадолго до своей кончины Александр, решив обновить интерьер   кабинета, подарил весь комплект отличившемуся в войне приближённому чиновнику двора  Белинкову.

Таким образом, раритетная мебель оказалась в доме царского вельможи и из поколения к поколению передавалась по наследству. В особняке Белинковых гарнитур этот простоял более века. Последним же владельцем мебели оказался наследник упомянутого царского чиновника — советский академик Белинков (по другой версии ею была некая безымянная ленинградка, генеральская вдова). Такова была принятая властями официальная история, на основе которой в Ташкенте и была создана специальная комиссия.

У кишлачных же аксакалов существовали и несколько иные версии того, каким образом в 1946 году здесь очутилась диковинная французская мебель. По одной из них, это был подарок какого-то важного начальника из Ленинградского горисполкома (Ленсовета). По другой — якобы ее тайком вывез из Эрмитажа голодающий сотрудник и обменял на самаркандские продукты. По третьей — экспедитор Каплан привез гарнитур из Питера для личного обогащения, намереваясь контрабандным путем перепродать его в Иран или Афганистан.

Когда Каплан в 1946 году привез гарнитур в колхоз, для него в правлении не нашлось подходящего помещения. Некоторое время мебель пылилась на улице около правления колхоза. Позднее в кишлаке под Самаркандом пристроили к нему небольшой зал, в котором без особой шумихи отпраздновали двухлетие создания музея антикварной мебели в стиле “ампир”. Тостов не было, а раис (председатель местного сельхозпредприятия), как самый уважаемый человек в колхозе – ограничился тем, что посидел в кресле Наполеона Бонапарта.

Причем посидеть ему пришлось не только в этом кресле: спустя несколько месяцев после этого председатель колхоза и его экспедитор Арон Каплан были арестованы и осуждены за финансовые нарушения соответственно на семь и на двадцать лет лишения свободы. На самом же деле, как говорили знающие люди, они попали на нары за то, что отказались отдать председателю Совета министров Узбекистана этот старинный мебельный гарнитур. И только благодаря ходатайству жителей кишлака и заступничеству самого Председателя Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилова их вскоре все же отпустили на свободу.

Десять последовавших лет столы и стулья кочевали по различным кабинетам колхозного управления, утратив свою ценность. На некогда раритетные кресла и диван садились теперь люди в грязных халатах, отчего китайский шелк обивки вскоре почернел и протерся. Тогда колхозному плотнику было поручено обить мебель красным бархатом. Позднее таинственно исчезли две позолоченные женские головки, которые некогда украшали спинку дивана. Видимо, кто-то посчитал, что они сделаны из чистого золота…

Более пяти десятилетий гарнитур   находился в колхозе и использовался по прямому назначению. В 1956 году мебель, по поручению нового председателя, перенесли в отдельное помещение, официально именуемое музеем колхоза. Затем очередной руководитель хозяйства Фархад Муталибов   пригласил из Ташкента ведущего эксперта Академии художеств Узбекистана Кузьму Ткаченко. Но вовсе не для того, чтобы подвергнуть мебель научной экспертизе. Цель Муталибова была достаточно приземленной: дабы взять имущество на бухгалтерский учет сельхозобъединения, раритет этот необходимо было оценить.

Ташкентский искусствовед добросовестно изучал столы и стулья целую неделю и подтвердил, что мебель изготовлена во Франции на рубеже XVIII -XIX веков, а позолоченный вензель “N” на письменном столе имеет сходство с гербом Наполеона. Однако сделать вывод о том, принадлежал ли гарнитур французскому императору, Ткаченко не решился.

В представленном    начальству отчете эксперт, на основании своего знакомства с историей французской мебели, утверждал, что оный гарнитур был изготовлен в 1804 году. Вензель в обрамлении лавровых венков и сфинксы, на которые опирались ножки стола, были обыденны для европейской мебели того периода, как и инкрустация с древнегреческими мотивами. Эксперт сделал примечание, что гарнитур представлен не полностью: в нем якобы отсутствуют одно кресло и прямоугольный стол…

В последующие годы «наполеоновская» мебель продолжала вызывать интерес как у самаркандцев, так и у гостей города. Естественно, что не утихали   и не утихли до сих пор споры специалистов о ее принадлежности французскому императору. Говорили и о подделке экспоната. Возникла даже новая версия о том, что мебель эта вовсе не французская: она была вывезена после окончания войны из побежденной Германии неким предприимчивым интендантом…

Точка в этой истории не поставлена до сих пор, ибо профессионально оценить мебель, на наш взгляд, могут лишь французские или немецкие специалисты, которых пока в Самарканд не удосужились пригласить…

Однако многие детали «наполеоновской» версии вызывают вполне законные сомнения. Для чего надо было французскому императору везти с собой на войну столь громоздкие предметы, для которых нужны были не походные палатки, а специальные стационарные помещения?  Тем более, что Наполеон был уверен в том, что война эта закончится очень быстро. Кроме того, он привык в спартанской жизни и не нуждался в роскоши. Да и как возможно было вообще перевозить мебельный гарнитур на большие расстояния при помощи лошадей?

Известно и то, что Наполеон вывез из Италии великолепную коллекцию античных древностей. Но Александр I не разрешил возвращать её обратно, тем более вывозить в Россию в качестве контрибуции. В Париже русские   воины ходили по дворцам и музеям, но ни один экспонат от их рук не пострадал и не был вывезен.

Более того, когда русские войска покидали после победы Париж, командир российского оккупационного корпуса граф Михаил Воронцов заплатил за всех солдат и офицеров долги. Для этого ему пришлось продать собственное имение Круглое.

Кроме того, в окружении российского императора никогда не было вельможи по фамилии Белинков, как не было среди его потомков никакого академика.

Фантастической личностью в духе Остапа Бендера выглядит экспедитор Арон Каплан, который легко преодолевает все преграды: в считанные дни распродает тонны сельхозпродуктов, находит раритетную мебель, перебивает покупку второго лица в государстве В. Молотова, находит возможность нанять вагон для перевозки мебели в Самарканд. А затем провинциальный колхозный экспедитор контактирует с К. Ворошиловым.

Или пассажи о том, что министр иностранных дел СССР Молотов сам ищет мебель для своего кабинета в Кремле, а Каплан отказывает отдать гарнитур Председателю Совета министров Узбекистана.

К этим деталям добавлен и рассказ о французской делегации, побывавшей в самаркандском колхозе и пожелавшей выкупить гарнитур Наполеона, но получившей патриотический отказ местных жителей.

Рубен Назарьян