О том, как создавался художественный фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой» рассказывает сын Владимира Семеновича, автор сценария и сопродюсер картины Никита Высоцкий.
О том, как создавался художественный фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой» рассказывает сын Владимира Семеновича, автор сценария и сопродюсер картины Никита Высоцкий.
–Почему только сейчас появился художественный фильм о Высоцком?
– По-моему, мы очень точно угадали время, когда пришла пора сделать художественный фильм о Высоцком. К тому моменту, когда наша работа только начиналась, было снято сотни три документальных фильмов и передач о Высоцком, вышли десятки, если не сотни, мемуаров, тысячи интервью…
Естественно, какие-то попытки снять художественный фильм предпринимались и раньше. Мне известно, по крайней мере, о двух десятках сценариев и синопсисов, написанных в том числе и очень приличными сценаристами. Но мы решили начать с нуля, будто до нас ничего не было.
В основу сюжета фильма легла реальная история, связанная с поездкой отца в Узбекистан, которую мне рассказал Сева Абдулов уже после его смерти. Но то, что зритель увидит на экране, это не правда документа. Некоторые сцены, некоторые события мы привнесли из других историй, связанных с отцом.
И я считаю, что фильм получился правдивый. Повторяю: это – не правда документа. Но это – художественная правда.
–Долго ли вы работали над сценарием?
–С предложением написать сценарий ко мне обратился Константин Эрнст. Сценарий я написал быстро, буквально за две-три недели. Все остальное время мы его переписывали и доводили до ума. И поскольку это продюсерский проект, то делалось это под контролем и при содействии «Дирекции кино».
– Почему решили отказаться от первоначального названия – «Мой черный человек»?
– По большому счету фильм – это история про несколько дней из жизни Высоцкого, которая в нашем изложении в каком-то смысле получалась историей создания стихотворения, начинающегося словами «мой черный человек». Первую строчку стихотворения мы и выбрали в качестве названия.
К поэме Есенина оно отношения не имеет. У Высоцкого образ черного человека не такой, как у Есенина. Он гораздо более конкретный, более социальный: «Мой черный человек в костюме сером! Он был министром, домуправом, офицером…»
Работая над картиной, мы имели в виду как раз этого черного человека, из стихотворения Высоцкого. Его черный человек – это некая сила, которую не потрогаешь, не ощутишь, которая ускользает. Необязательно даже чиновник… Хотя у нас в картине есть и чиновники, и система, которая давит, и давит не только самого Высоцкого.
Но по мере работы сценарий менялся. Там осталась и конфликтность, осталась и его борьба, и борьба с ним. Но сместились акценты.
Сценарий поначалу был, безусловно, гораздо более схематичным. На первом плане был «мой черный человек», некий прямой конфликт, который задан в начале отцовского стихотворения. А потом история изменилась, стала более человечной, в чем-то – более правдивой, жизненной.
Она стала историей про живого Высоцкого, живого во всех отношениях. История развивалась, менялась – и название тоже изменилось. Название, под которым выходит фильм, подсказано строчками из этого же стихотворения: «…Мой хрип порой похожим был на вой, и я немел от боли и бессилья и лишь шептал: «Спасибо, что живой».
Мне нравится название, под которым выходит фильм. Нравится, как изменилась сама история. Эта история не о том, что Высоцкий борется против чего-то, хочет что-то уничтожить, а о том, за что он борется – за жизнь, за любовь, за свободу, за творчество…
Хотя в нашей картине есть, безусловно, и его борьба с самим собой, с тем, что он начинает как бы копировать сам себя. Он ведь мог остановиться еще в середине 70-х и больше ничего не писать, все равно его бы помнили по сию пору.
А он писал до последнего дня своей жизни, и искал, и хотел, и не был удовлетворен тем, что сделал.
На мой взгляд, именно это делает Высоцкого героем – готовность идти до конца, до смерти. И не просто так: пойду, постою на краю, как в песне, и отойду в сторону. Нет, постою на краю – и туда. Если есть такая готовность – человек может стать героем, может победить время, победить смерть в каком-то смысле.
– Во время работы над проектом несколько раз менялись режиссеры. Почему?
– Этот фильм в первую очередь продюсерский проект. А в продюсерских картинах, бывает, меняют режиссера. Режиссер ведь всегда хочет проявиться. Он художник, он хочет быть свободным.
А в продюсерском проекте последнее слово остается за продюсером. Никакой трагедии здесь нет. Просто это совершенно другая модель взаимоотношений. И если режиссер не устраивает продюсера – с ним могут просто расторгнуть контракт.
На нашей картине такого не было. Была работа. Был поиск. У нас сначала была идея – поскольку мы ее не воплотили, то вроде хочется сказать, что ошибочная, от которой позже мы сами отказались. Мы считали, что фильм должен делать кто-то из людей поколения Высоцкого, может быть, кто-то из близких ему людей, из тех, кто его лично знал.
В работе над сценарием и при подготовке фильма был, например, момент, когда мы очень надеялись, что будем делать картину с Александром Наумовичем Миттой, который не только работал с Высоцким, но и был с ним дружен. Но постепенно все – и продюсеры, и режиссеры, с которыми мы пытались работать, – пришли к тому, что это не должна быть ностальгическая картина. Что надо делать современное кино, рассказывать историю современным языком.
В итоге мы решили, что снимать фильм должна молодая команда, которую будет уравновешивать достаточно взрослая продюсерская группа во главе с продюсерами «Дирекции кино». У нас молодой режиссер – Петя Буслов, молодой оператор – Игорь Гринякин. Но, несмотря на возраст, они достаточно опытные.
Они живут современным кино. Да, может быть, в большой степени западным кино. Но то, что они делают, не стилизация нашего кино под западное. Они вырабатывают свой собственный язык, который близок и понятен современному поколению.
Актерская компания тоже разная. Есть актеры старшего поколения, а есть, например, Оксана Акиньшина – молодая актриса наших последних киношных волн. Но у нее тоже большой опыт, она умеет работать и делает это вполне профессионально…
Безусловно, были сложности. И у нашего молодого режиссера, и у молодого оператора, и у нас с ними. Бывали ситуации, когда продюсеры вмешивались и останавливали съемки. Просто распускали всех. Это стоило денег и нервов. Но продюсеров не устраивало то, что ребята делали. А иногда бывало наоборот.
Снималась сцена, за которую все заранее переживали, что ее снимут под монтажный салат. А ребята сняли ее на четыре часа раньше, все сделали легко и красиво. И никто не вмешивался, никто им не мешал. И это если не лучшая, то одна из лучших сцен в фильме. Так что по-разному бывало.
Но мне кажется, в результате такого странного сплава опытных продюсеров и достаточно опытной, но гораздо более молодой съемочной группы все случилось: мы сделали очень психологическое, зрелое кино. Во многом оно получилось благодаря опытным взрослым людям, в том числе Александру Наумовичу Митте, который довольно долго с нами работал.
С другой стороны, фильм получился энергичным, он обращен к современным зрителям и рассказан современным языком. И в этом, безусловно, заслуга молодых людей, которые с нами работали, в том числе Пети Буслова и Игоря Гринякина.
– Главная интрига проекта – исполнитель роли Высоцкого. Почему не разглашается фамилия артиста?
–На эту роль пробовались известные, хорошие актеры. Но хороший, узнаваемый, известный актер со своим лицом и образ Высоцкого оказались несовместимы. По крайней мере, в таком проекте, как наш, и, по крайней мере, на сегодня.
С самого начала – еще ни одной строки сценария не было написано – мы думали, кого пригласим на роль, как мы его будем стричь, как будем его учить на семи струнах играть. У нас было несколько кандидатов.
Мы уже запускались – с актером, прямо скажем, не последним… А потом поняли: если у героя нет максимального внешнего подобия – его нельзя называть Владимиром Высоцким. Просто нельзя.
Пригласив на главную роль узнаваемого актера, мы не решим тех задач, которые перед собой ставим. Потому что образ Высоцкого очень отличается от многих образов исторических персонажей, которые воплощаются в кино. Безусловно, образ можно создать деталями. Сделали бы прическу, актер бы попытался изменить пластику, чуть-чуть сел бы на голос…
Все чуть-чуть. Но с Высоцким так нельзя. С Высоцким должен был быть сразу очень резкий, очень сильный, очень серьезный ход. Мы даже рассматривали как вариант иностранного актера, которому бы имидж Высоцкого не мешал.
Но с Высоцким и такой вариант не проходит. Высоцкий – это и голос, и пластика, и лицо, которое до сих пор крупным планом на экране, и не только в документальном кино, но и в художественном. Можно попробовать изменить актеру голос, скажем, с помощью компьютера. Или попробовать взять другого, чтобы он открывал рот под фонограмму Высоцкого.
Но этим мы добились бы, я прошу прощения, эффекта Никиты Джигурды. А без голоса и без внешности создать образ Высоцкого, который очень во многом сформирован его работой в кино, в театре, хроникой, невозможно.
Картина, повторяю, уже была в запуске. Но когда мы все это поняли, пришлось сделать паузу, пересмотреть все наши планы, очень серьезно вложиться – и в людей, и в технологии – и пойти другим путем. С тем, что получилось, мы выйдем к зрителям, и зритель решит, правы мы или нет.
Меня изображение, что называется, убеждает. Это был очень рискованный ход, но, наверное, на тот момент единственно возможный.
– Для создания экранного образа Высоцкого вы использовали сложный грим, современные технологии… Это облегчало задачу актеру–исполнителю главной роли?
– Кухня актерская – дело темное, и, наверное, у каждого хорошего актера она своя. Особенно у актеров, которые действительно учились, а не диплом получали. Для актера важна некая внешняя характерность, вхождение в образ… Как сделать, как воплотить – решает актер, иногда с режиссером, иногда с автором, если автор жив.
Бывали варианты, когда актер в театре играл, например, Ленина без грима, без бороды и не картавя. И все равно получался Ленин. С другой стороны, бывают ситуации, когда человек работает в сложном гриме.
Допустим, я видел, как в кино делают Льва Толстого. Человеку чуть-чуть увеличивают нос, клеят огромную бороду, за которой ничего не видно, доклеивают брови, за которыми видно еще меньше, одевают в русскую рубаху – и вот вам Толстой.
Но у нас была другая ситуация. Высоцкий – это не Ленин и не Толстой, он до сих пор на экране крупным планом, и сравнить – похож не похож – может каждый. И будут сравнивать. Именно поэтому мы отказались от упоминания имени актера.
Мы не хотим, чтобы люди устраивали аттракцион, чтобы обсуждали, как это мы умудрились сделать, что актер на себя совершенно не похож. Для нас важно было не фокус показать, а создать образ Высоцкого
Грим и технологии, которые применялись, нисколько не облегчали задачу актера. Наоборот. Кому-то может показаться, что с современными технологиями можно пень загримировать, обработать изображение – и получится Высоцкий. Это не так. Без серьезной актерской работы образ Высоцкого не получился бы.
Более того, при таких условиях съемки, при действительно сложном пластическом гриме актер гораздо более скован, у него гораздо меньше возможностей проявиться, именно поэтому ему приходится работать в десять раз энергичнее. То, чего в другой ситуации можно было бы добиться другими средствами, более простыми, здесь чаще всего приходится делать через пластическое решение, через какие-то очень точные детали, жесты, интонации
Как Станиславский говорил? Малая правда рождает большую… Используя такой сложный грим, мы эту задачу усложнили, поставили очень высокую планку. На протяжении всей картины актер играет, любит, смеется, поет, страдает, побеждает, хохочет, разыгрывает – и работает в условиях, когда его практически нет.
При этом есть серьезная актерская игра, и культура актерская, и школа актерская, но это все не лезет наружу, потому что актер не себя демонстрирует, а работает на идею фильма. Это огромная и трудная работа. На мой взгляд, очень удачная. Я всегда к этому актеру относился с уважением, а уж после этой работы буду относиться и подавно.
Мы проводили фокус-группы. Наблюдали за людьми, слушали, что они говорят после фильма. Очень немногие после просмотра картины обсуждали, какой актер играет в картине. В основном люди говорили: Высоцкий пошел, Высоцкий сказал, Высоцкий сделал… А почему Высоцкий сделал вот так, а не сделал эдак? – А потому что это – Высоцкий…
– Фильм получился таким, как вы хотели?
– Разумеется, многое не получилось или получилось не так, как мы планировали, не так, как хотели. Но иначе не бывает, я думаю. Другое дело – говорить, где мы споткнулись, может быть, не очень правильно. Все-таки кино – это иллюзия, сказка для взрослых. Может быть, необязательно рассказывать всю подноготную, чтобы эту иллюзию не разрушать.
Да, многое не случилось. Может, и хорошо, что оно не случилось, кто знает? Не всегда ведь нужно идти строго по маршруту, строго по карте… Иногда надо и с ландшафтом сверяться. С фильмом – то же самое, мне кажется.
Могу сказать лишь одно: сейчас я понимаю, что доволен. Мы все довольны. Нам тревожно, но мы знаем, что сделали эту картину, что она зажила, засветилась…
Знаете, был такой момент: мы сидели, измученные монтажами, уже и отсмеялись до истерики, и отругались, и все что-то клеили, переклеивали… Сделали очередную склейку и решили вместе с этой склейкой посмотреть чуть-чуть побольше. Сидели, смотрели, и я вдруг совершенно искренне сказал: «Ребята, мы сделали очень хорошее кино».
