Возле белгородского села Тишанка был случай: поехал туда молоковоз, его атаковал дрон и лез настойчиво в кабину. Водителю повезло, но он отказался везти молоко в село, решив, что жители сами должны оттуда уехать. Тогда за руль молоковоза сел сам глава села — Юрий Викторович Водопьянов, избранный в 2012 году, а до того работавший завхозом в местной школе.
Молоко Водопьянов отвёз и заявил, что люди имеют право жить там, раз они хотят, и право людское надо уважать. Он с семьёй выехал из Тишанки, в которой осталось всего 18 человек, но почти каждый день приезжает туда с водой и едой. Я сижу напротив него, на столе — два его телефона, детектор дронов «Булат», рация и туго свёрнутый клетчатый носовой платок.
Собираюсь спросить его, что это за право такое людское — оставаться там, где опасно, но нас дважды перебивают.
Первый раз — «Булат», сообщивший об украинским дроне, летающем где-то тут. Второй — телефон, из которого женский голос обеспокоенно говорит: «Юрий Викторович, нам бы в село заехать».
«Стойте под деревьями, перезвоню! — командует и берётся за рацию: — Чиж, посмотри оперативно: люди хотят заехать».
«Вроде бы только что упал на школьную площадку, — сообщает мужской голос, — но не сдетонировал. Пока тишина, только наши летают».
«Очень оперативно поезжайте, очень быстро, пока тихо», — говорит в трубку глава.
Я наконец спрашиваю его, что за люди остались в Тишанке, почему он рискует ради них жизнью.
«Как — что за люди? Наши люди, русские, россияне», — говорит он, и я вижу, что ему непонятен мой вопрос. И хоть я сейчас в Белгородской области, рядом с его селом, и над моей головой также летают украинские дроны, мы с ним как будто из разных миров. В его мире естественно и нормально присутствие «Булата» и рации. Для него эти предметы привычны так же, как для меня в Москве мобильный телефон. И тогда я решаю начать издалека и спрашиваю: «Вы помните, как всё начиналось?»
Февральской ночью 2022-го Водопьянов услышал, как гудит колонна, вышел из дома и поехал в сторону звука. Он действительно увидел военную колонну и догадался, что та ждёт рассвета. Глава остановил машину, к нему сразу подбежали военные, потребовали предъявить документы, показать телефон — не вёл ли он съёмку. А он посмотрел на них, проникнутый сильным чувством, и сказал: «Ребят, я не какой-то нехороший дядька. Я проводить вас вышел. Понимаю же, что не на дискотеку едете».
«Булат» молчит, и глава вспоминает, как в их Тишанку постепенно приходила война. Сначала снаряды попадали на заболоченный луг, а людям такое было в диковинку, и они всем селом пошли на тот луг смотреть.
Потом, 22 мая, отмечали сразу два праздника — день села и престольный праздник, День Николая Чудотворца. Газель привезла к сельскому магазину продукты. Налетел дрон и сжёг эту машину. Потом дронами подожгли церковь. И наконец совсем стало понятно, что прежней жизни не будет, когда одна семья с семилетней девочкой отправилась на пруд. Стояло лето, была жара, семья хотела отдохнуть. Налетел дрон и ударил по девочке. До больницы её не довезли.
Водопьянов берёт со стола клетчатый платок, но так, словно и тот — естественный предмет в жизни каждого жителя Белгородской области. Он мнёт его в заскорузлых пальцах. «А ещё хотите расскажу? — с надеждой спрашивает он. — Я могу рассказать?» Киваю.
Он рассказывает про своих друзей — школьного учителя ОБЖ Олега и Максима, сыновья которого тоже ушли на СВО как и его сын.. Когда объявили о создании теробороны, они сразу вступили в неё. И как-то раз они ему говорят: «Дай нам свой «Булат». Он нам в посадках сегодня пригодится». Глава отдал «Булат». Ночью ему позвонила девушка, живущая неподалёку от тех посадок, и сказала, что слышала сбросы, крики и стоны. «Да я ж без «Булата», — подумал Водопьянов, но всё-таки сел в свою «Ниву» и поехал.
По дороге он встретил военных, и они сказали, что это была «Баба-яга», и они тоже попали под её сбросы, и чтобы глава ни в коем случае не ездил туда: там военные бросили свой уазик, полный БК, и БК, должно быть, сейчас взорвётся.
Водопьянов всё-таки поехал и увидел тот самый уазик, в котором только начали взрываться гранаты и патроны, увидел учителя ОБЖ Олега, который так и сидел в машине, увидел Максима, который из машины вылетел — видать, дверь была неплотно закрыта. Он вспомнил, как ещё неделю назад они спасали женщину, горевшую после прилёта в своём доме. Ему стало горько, жалко и очень обидно. А ещё он подумал, что это был ювелирный удар, и ему впервые представился образ врага.
Это был человек лет 40, матёрый, с бородкой, плохо говорящий по-украински, уже участвовавший в боевых действиях в Донбассе. Ненависти к нему глава не почувствовал: для того, чтобы ненавидеть, надо уважать. А он его не уважал — за ту девочку у пруда, которая должна была пойти во второй класс, за погони за гражданскими, вошедшие в практику у ВСУ.
Водопьянов берёт платочек, и я думаю, он наконец вытрет заслезившиеся глаза, но он поднимает их на меня, смотрит жёстко и спрашивает: «А вы знаете, что с прошлого года я семь дронов завалил?»
Всего дроны его преследовали девять раз. Один из девяти промазал — оператор ВСУ не рассчитал скорость езды машины и скорость полёта, от второго глава укрылся, выпрыгнув из машины. А остальные взрывались и падали.
«Взрывались и падали, — повторяет не без удовольствия он. — Я вовремя включал РЭБ. А хотите посмотреть, как я от них бегал?» Он включает на телефоне видео с перехватчика.
«Парни записали, как он меня гнал по улице Тихой», — Водопьянов тычет пальцем в экран, на котором он убегает от дрона на своей «Ниве». Внизу запись подписана позывным оператора ВСУ — Blink. Водопьянов говорит, что этот Blink, скорее всего, бил и по молоковозу — он больной, ему недостаточно просто машину взорвать, для него важно найти лазейки к живому человеку, чтобы убить.
«А есть у них другой — ЮрийPro, мой тёзка, — продолжает он, — и наши пацаны надо мной постоянно прикалываются: «Как этот Юрец всех замахал, скажите же, Юрий Викторович!»
Рассказав о своей жизни, в которой за ним чуть ли не каждый божий день гоняются два психопата из ВСУ — Blink и Юрец, и о далекоидущих, но несбыточных планах ВСУ взять под контроль дороги в российских городах, Водопьянов наконец возвращается к разговору о том, почему люди имеют право жить в Тишанке.
«Я теперь, после всего, думаю, что всё должно быть проще, — говорит он. — Всё должно быть справедливее и без вранья. Здесь, на войне, врать нельзя: один раз соврёшь — ребята поймут, что с тобой на дежурства ходить нельзя. Я и сам изменился сильно: я радуюсь жизни, но зубы не вставляю — зачем, если завтра Юрец и Blink могут меня грохнуть? Каждый раз, когда я еду в Тишанку, понимаю, что меня может не стать. Но ведь я глава. Меня выбрали в 2012 году, чтобы я делал свою работу. Обстоятельства изменились. Так что? Не делать работу?»
«А люди? — спрашиваю его. — Вы ж наверняка с ними до 2022-го сто раз ругались, и не каждого из них вы любите. Но почему рискуете жизнью ради них?»
Водопьянов откладывает платок и говорит: «Да, ругался — и много раз. И мусор не убирали, и траву в неположенном месте жгли. А вот сейчас у них насос сломался, и я поеду новый устанавливать каким-то образом. Эти 18 человек хотят там жить, и я обязан это их право обеспечить. А почему? А потому, что они русские люди, и те два брата — азербайджанца в их числе. Эти двое приехали сюда ещё в 1980-х молодыми парнями, всю жизнь здесь работали, у них коровы, овечки, они не хотят уезжать. Я уважаю их решение остаться. Это выбор человека, поймите вы. И выбор человека надо уважать, потому что мы все — люди!»
«Вы так говорите, как будто люди — это что-то священное», — произношу я, переждав, пока его глаза перестанут слезиться. «Священное, — говорит он, — потому что наши. Наши — не по прописке. А знаете, что их делает нашими? А когда наши солдаты пошли сюда, эти же люди им и дрова носили, и еду.
Это сейчас у армии всё есть, а тогда не было. И никто из них не ныл — мол, зачем это нужно и когда закончится. Они терпели и до сих пор терпят без вопросов. И я сегодня без вопросов поеду к ним».
