В настоящее время Центральная Азия является одним из важных объектов мировой политики. Может ли это сломать ее границы?
Рассуждать о будущих границах в Центральной Азии непросто, хотя бы потому, что границы самого международного региона «вовне», по отношению к другим регионам мира, четко не определены.
С точки зрения классической географии XIX века Центральной Азией называется район внутреннего (неокеанического) стока рек, простирающийся от Китая и Индии до Ближнего Востока. В советское время понятие «Центральная Азия» относилось к району вокруг Монголии, и от него отделялось понятие «Средняя Азия» (последняя не включала Казахстан).
С точки зрения терминологии современных международных отношений «Центральная Азия» – это самоназвание, возникшее после распада СССР, которое объединяет пять постсоветских республик (Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан). Однако есть и альтернативные определения, например, американское – «Большая Центральная Азия», которое может включать в себя Афганистан и даже часть Пакистана.
Существует много других культурно-исторически, геоэкономически и геополитически обусловленных названий региона. Их борьба представляет собой символико-идеологическое измерение «новой Большой игры», участники которой – великие державы – борются за региональное влияние.
Определяющее значение в изменении границ государств региона на перспективу в сто лет будут иметь два фактора: внешний (роль мировой политики, особенно великих держав) и внутренний (структурные изменения в самих странах Центральной Азии). На этой основе можно представить несколько сценариев изменения границ.
Начнем с внешнего фактора. Геополитическая «центральность» Центральной Азии и потребность государств региона во внешней помощи вызывают активное вмешательство в его дела великих держав (КНР, Россия, США, государства ЕС, Индия и др.). Эта тенденция продолжится и в будущем, хотя она необязательно должна принимать формы соперничества великих держав («новой Большой игры»). Речь может идти и о сотрудничестве в решении важных региональных проблем (например, терроризма, «несостоявшихся государств» или наркоторговли). Будет также сохраняться интерес к региону как к источнику энергоносителей и потенциальному маршруту новых торговых путей по осям Восток–Запад и Север–Юг Евразии.
Можно предположить несколько возможных вариантов исхода вмешательства в дела Центральной Азии внерегиональных сил. В случае сотрудничества, направленного на развитие региона, нынешние границы государств сохранятся. Усиление соперничества великих держав, которое будет сопровождаться равновесием сил, например, между Китаем (или «блоком» КНР и России) и Западом, тоже не приведет к изменению границ, поскольку руководство этих государств в рамках ставшей традиционной «многовекторной политики» будет балансировать между полюсами силы.
Геополитическая «центральность» Центральной Азии и потребность государств региона во внешней помощи вызывают активное вмешательство в его дела великих держав.
Однако в случае совпадения ряда факторов контроль над Центральной Азией может полностью перейти в руки Китая (сценарий 1 – «Синоцентричный мир»). В числе этих факторов – полный уход американцев из Афганистана и Центральной Азии в 2014–2020 гг., длительный экономический кризис в Европе и экономико-демографически обусловленный «застой» в России, который может обречь на неудачу процессы евразийской интеграции. Переход контроля к Китаю будет происходить постепенно: сначала с помощью экономических инструментов и ненавязчивого политического влияния, затем к ним прибавится «мягкая сила» в виде распространения языка и культуры среди элитных слоев общества. Китай найдет общий язык как с секулярными элитами региона, так и (с помощью своего союзника Пакистана) с исламскими экстремистами, направляя их энергию против западного влияния.
Уже с 2015 г. на базе созданного, несмотря на скрытое сопротивление России, «общего рынка» ШОС (он распространится на Центральную Азию и азиатскую часть России, а также объединит ряд ассоциированных членов на постсоветском пространстве, например, европейскую часть России, Армению и Белоруссию) начнется процесс углубленной экономической и политической интеграции.
В итоге через шестьдесят–сто лет образуется «расширенный Китай». В связи с этим стоит напомнить, что границы Танской империи Китая проходили значительно западнее современных, а знаменитый китайский поэт Ли Бо родился на территории нынешней Киргизии, бывшей тогда китайской провинцией. Кроме того, существующие сейчас границы государств Центральной Азии с КНР уже отличаются от советских, так как процесс делимитации границ в рамках «Шанхайского процесса» сопровождался их сдвигом в пользу Китая.
Однако еще десять–двадцать лет назад такой исход «новой Большой игры» казался маловероятным.
Куда более вероятным представлялось воссоздание Советского Союза или Российской империи. Эта вероятность не является нулевой и сейчас, хотя она стремительно уменьшается с каждым годом. Если России удастся быстро сформировать эффективную и притягательную для соседей модель социально-экономического развития, то возможным становится сценарий 2 – «Реинтеграция постсоветского пространства» (например, на основе евразийской экономической интеграции). Тогда в будущем можно предположить исчезновение границ с возвратом к ситуации второй половины XIX–XX вв.
Еще один вариант изменения границ обсуждался в 1990-е годы. Он основывался на идее центральноазиатской интеграции по образцу европейской. К настоящему времени все попытки государств Центральной Азии наладить эффективное внутрирегиональное сотрудничество (например, через такие региональные структуры, как Центральноазиатское экономическое сообщество и Организацию Центральноазиатского сотрудничества) не привели к положительным результатам. Некоторые из проблем в отношениях между этими государствами (прежде всего, водно-энергетико-экологические) представляются трудноразрешимыми в перспективе ближайших десятилетий. Вызванное объективными причинами напряжение в отношениях, например, между Узбекистаном и Таджикистаном будет сохраняться.
Вместе с тем в качестве чисто интеллектуального упражнения можно себе представить, что лет через тридцать на основе эффективной модели управления водами трансграничных рек стартует успешная центральноазиатская интеграция, в результате которой через сто лет возникнет «Центральноазиатский союз» со структурой наподобие ЕС. Можно также себе представить его расширение по лоббируемой США модели «Большой Центральной Азии» с включением Афганистана или даже Пакистана и проведшего либеральные реформы Ирана (сценарий 3 – «Центральноазиатская интеграция»). Есть вероятность реализации интеграционного сценария и в меньших масштабах, например, путем образования экономического союза Казахстана и Кыргызстана или путем создания военно-политического блока вокруг усилившегося Узбекистана.
Возможен и еще один исход «новой Большой игры». Влияние ситуации в Афганистане, рост исламского экстремизма при огромных социально-экономических, демографических проблемах в сочетании с межклановыми конфликтами в политике могут привести к реализации сценария 4 – «Халифат» (вероятнее всего не во всей Центральной Азии, а в некоторых ее частях, особенно в Ферганской долине).
Развитие событий в Центральной Азии на сто лет вперед будет характеризоваться взаимодействием двух динамических внутренних факторов – состоявшихся национальных идентичностей, с одной стороны, и их внутренней противоречивости за счет субэтнических и субрегиональных структур, с другой.
Перейдем к обсуждению внутренних факторов. Государства региона, возникшие в 1991 г. на основе бывших советских республик, характеризуются высокими нетрадиционными вызовами безопасности (терроризм, религиозный экстремизм, наркотрафик). Некоторые из них (особенно Кыргызстан и Таджикистан) отличаются «хрупкостью», т.е. балансируют на грани образования «несостоявшегося государства». Огромную роль в усилении новых угроз играет соседство Афганистана – классического «несостоявшегося государства» конца XX – начала XXI вв. Все эти тенденции говорят о том, что в определенной временной перспективе возможно изменение системы границ государств региона.
Внутри Центральной Азии современные границы определены в результате становления новых независимых государств при сохранении сложной и противоречивой этнической и субэтнической структуры. Как известно, границы существующих государств и их идентичность были во многом искусственно сформированы большевиками в ходе национально-территориального размежевания 1920–1930-х годов. При этом игнорировались жузово-племенные (у казахов, туркмен), региональные (у киргизов, узбеков, таджиков) и надплеменные («сарты», «тюрки», «мусульмане») определения, старые политико-административные (Бухарское, Хивинское и Кокандское ханства) и лингвистические (таджикоязычные узбеки Самарканда и узбекоязычные жители Таджикистана) границы, а также естественные границы оазисов (Ферганская долина, бывшая частью Кокандского ханства, долина нижней Амударьи, входившая в Хивинское ханство, и т.д.). Все это вызвало к жизни серьезные кланово-племенные и кланово-региональные разногласия в новых независимых государствах. Нет никаких оснований считать, что их удастся окончательно преодолеть даже в течение десятилетий. Можно сослаться на сопоставимый опыт Африки, где схожие проблемы искусственно проведенных границ и связанного с этим напряжения внутри государств зачастую имеют тенденцию к обострению, а не к разрешению. Так, на основе старых племенных делений здесь недавно образовалось новое государство под названием «Южный Судан».
Тем не менее успешное становление новых национальных идентичностей пока тоже является фактом. Во всех республиках бывшей советской Средней Азии возникли этнонациональные идентичности, а в Казахстане – даже гражданская (казахстанская) идентичность. Казахи (или казахстанцы), киргизы, узбеки, туркмены и таджики с их идентичностью, независимостью, государственностью и соответствующей территорией – это уже состоявшиеся факты, гарантированные не только постсоветской, но и советской историей. Маловероятно, что в близком будущем кто-то сможет «взять назад» эти факты жизни созданием халифата, воссозданием Советского Союза или какой-то другой имперской наднациональной структуры. Эти попытки встретят единодушное неприятие подавляющего большинства населения.
Итак, развитие событий в Центральной Азии на сто лет вперед будет характеризоваться взаимодействием двух динамических внутренних факторов – состоявшихся национальных идентичностей, с одной стороны, и их внутренней противоречивости за счет субэтнических и субрегиональных структур, с другой.
В целом все вышесказанное говорит о вероятности реализации сценария 5 – «Полный распад». В наиболее экстремальном случае этом регион, особенно южная его часть, может даже начать развиваться по долгосрочному сценарию, по которому уже прошел Афганистан.
Сценарий «Синоцентричный мир» можно считать достаточно вероятным, поскольку в настоящее время именно позиции Китая выглядят наиболее сильными по сравнению с другими великими державами, имеющими свои интересы в Центральной Азии.
Не исключен и «частичный» распад государств, особенно «хрупких». Это наиболее вероятная модификация сценария 5. В 1990-х годах велось много разговоров о распаде государственности в Центральной Азии. Гражданская война в Таджикистане провоцировала спекуляции на тему полного распада этого государства. Столкновения в Горном Бадахшане летом 2012 г. лишь «подлили масло» в подобные обсуждения. Глубочайший геополитический раскол между севером и югом все еще делает актуальным обсуждение вопроса о расколе Кыргызстана (контроль правительства в Бишкеке над югом страны и, прежде всего, над городом Ош уже сейчас носит достаточно символический характер).
Узбекистан, Туркменистан и Казахстан обычно считаются более стабильными государствами. Тем не менее, исламский экстремизм в Ферганской долине, межклановое напряжение и наличие территориальных претензий на таджикоязычный Самарканд со стороны элит Таджикистана нередко порождали разговоры о распаде.
Среди туркменской оппозиции также ходят слухи о возможности в будущем откола богатыми углеводородами территорий, населенных племенем йомудов, с образованием государства «Йомудистан».
Наконец, даже Казахстан, который сейчас демонстрирует очень высокую (по региональным меркам) степень стабильности, в российском политическом дискурсе 1990-х годов часто рассматривался как кандидат на распад. Основанием для таких прогнозов служил тот факт, что в северной части страны доминировало русскоязычное население, часть которого (особенно казачество) придерживалась сепаратистских настроений.
Пока все эти опасения и прогнозы, несмотря на очевидные проблемы государств региона, не оправдались.
Какое альтернативное будущее наиболее вероятно?
В заключение можно отметить, что с учетом реальных сложностей анализа тенденций, простирающихся на глубину порядка века, и наблюдаемых сейчас процессов, сценарии 1 и 5 представляются более вероятными, чем все остальные. К тому же они вполне могут реализоваться одновременно, так как не противоречат друг другу.
Наоборот, тенденция к распаду некоторых государств региона может усилить интерес КНР к вмешательству в центральноазиатские дела. Сценарий «Синоцентричный мир» можно считать достаточно вероятным, поскольку в настоящее время именно позиции Китая выглядят наиболее сильными по сравнению с другими великими державами, имеющими свои интересы в Центральной Азии.
Сценарий «Полный распад» можно рассматривать как достаточно реалистичный для некоторых наиболее нестабильных стран региона, исходя из тех социально-экономических и политических проблем, с которыми они сталкиваются.
Андрей Казанцев,
Д.полит.н., директор Аналитического центра МГИМО (У) МИД России, эксперт РСМД
