Кто хочет замарать 9 Мая

Каждый раз к 9 Мая, как по заказу, появляются злобные статейки о Великой Отечественной. Похоже, специально копят яд, чтобы вылить его на нас именно к святому празднику.

Ташкент, «Бессмертный полк», 2021. Фото Михаила Довлатова.

Вот и этом году «отличилась» недалекая Собчак, которой не нравится, как мы отмечаем 9 мая, артист Дмитрий Назаров с умным видом посчитал, что нужно отменить Парад на Красной площади. Вы кто такие?!

— Я родилась уже к концу войны, я и колыбельных то не слышала, под «Черную ночь» и вальс «Осенний сон» засыпала, выросла я в атмосфере пропитанной войной. Не сразу она отпустила…

Так вот, я хорошо помню, как вчерашние фронтовики отмечали долгожданную Победу, как пели свои песни, и, конечно же, поднимали чарку за погибших товарищей. Но никогда не рвали на себе рубашки в горе и отчаянии, не причитали, что цена Победы непомерна. Не видела я этого. И, Боже упаси, не завидовали, как Улицкая, французам, что быстро сдали страну немцам и сохранили города и людей.

Куда бы мы с родителями не пришли в гости, все разговоры были о войне, а уж несколько лет прошло, подросла я и хорошо помню лица фронтовиков и восхищение их боевыми рассказами. Особенно красочно повествовали мамин одноклассник, разведчик Сальников и сосед по Кометной улице дядя Саша Конаков, танкист, их очень уважали слушатели.

Помню и инвалидов. На углу Обсерваторской и Урицкой, около 43 школы сидел безногий сапожник дядя Костя. Пока он чинил наши туфли, я не могла оторвать взгляд от пульсирующего кусочка кожи на его лбу. Под ним не было кости. Передвигался дядя Костя на низенькой деревянной тележке, вместо колес у нее были металлические подшипники, отталкивался он от земли специальной дощечкой и катил по Урицкой. Тяжелые увечья не помешали дяде Косте жениться. Жили они с супругой в крошечной квартирке в глиняном домике, родили обожаемого сына Колю и были счастливы незатейливыми радостями жизни всем чертям назло.

По дороге на Алайский, на улице Каблукова, стоял мужчина с лицом в синих глубоких точках-ямочках от пороха, невидящий взгляд его был устремлен в небо, а в ногах шапка лежала. В нее кидали деньги.

Еще вспоминаю нашего хозяина Хаита-аку. Это мы уже на Кометной жили. Он был ранен, но свои не успели его взять, отступали спешно. Хаит очнулся, а над ним немцы. В лагерь не отправили, вылечили, работал где-то, не помню, скорее всего, у какого-нибудь немца-хозяина. Вернулся к семье, детей у него кучка, а паспорт не дают, каждые 3 месяца на беседу в органы вызывают, продлевают справку. Но не посадили, как многих.

Рядом с домом Хаита стоял дом Убая-аки, он с фронта без ноги пришел. На примитивном протезе ходил. Уж очень я боялась его деревянной ноги.

На фронт ушли почти все мамины одноклассники и очень многие не вернулись. Мама часто вспоминала Анатолия Иванова, погибшего в первые годы войны. Родители его жили на Уездной (Акмаля Икрамова). В детстве я не раз бывала с мамой у них в гостях. Запомнилась открытая терраса, выходящая в большой великолепный сад, в котором мне позволялось погулять, пока взрослые беседовали. Отец Анатолия, Алексей Иванович, профессор-механик, после окончания ташкентской гимназии в 1906 году, поехал учиться в Германию, в Карлсруэ, старейший технический университет имени Великого Герцога Фридриха I Баденского. В 1919 году вернулся в родной Ташкент, когда открывался САГУ. С Толей Ивановым мама училась в техникуме, дружила. А в ирригационном институте он учился с моим папой.

Погиб Анатолий Иванов в первые годы войны, но когда и как именно, родители долгое время не знали. Искали, писали во все инстанции, очень хотели узнать, где же похоронен их единственный сын, чтобы хоть цветы на могилу возложить. Однажды пришло письмо от незнакомой женщины из России. Она рассказала, что после долгих боев наши оставили у нее тяжело раненного молодого парня. Он был настолько плох, что еле выговорил своё имя, ей показалось, что Коля. Выходить его не удалось, похоронили на местном кладбище. Лишь через несколько лет после войны восстановили правильное имя воина и сообщили родителям, но им так и не удалось посетить могилу сына, старость и болезни не пустили.

Вспоминаю я и рассказы эвакуированных. Их было много, но не выходит из головы горькая повесть Марии Абрамовны Каральник из Одессы. В 41-м, во время обороны Одессы из города массово эвакуировали население. Она с мужем и дочерью успела выехать. Но старший брат с семьей и незамужняя 20-летняя младшая сестра остались.

Город пришлось сдать через 73 дня. Мария Абрамовна говорила, что брата, его семью и младшую сестру с другими мирными жителями загнали в баню и сожгли живыми. Это я к тому, что теперь раздаются голоса о том, что надо было не обороняться, а впустить врагов в города и меньше бы потерь и разрушений было.

Всех их уже давно нет в живых. Разными они были, многое пережили, но в войну встали рядом, забыв разногласия во взглядах, различия в религии, распри и даже кровь гражданской войны, несправедливость репрессий 30-х, всё забыли перед врагом и победили.

И не нам судить о том, что было и как могло быть. Это была победа наших родителей, наших отцов и дедов, верных им женщин, они перенесли все ужасы войны, голод и лишения в тылу, нам осталось только гордиться ими, сберечь память об их великой Победе и передать потомкам.

А кто против…Думаю, они бы и тогда были среди предателей и перебежчиков.  

Татьяна ВАВИЛОВА