12 января 1881 года русские войска взяли штурмом крепость Геок-тепе, которую туркменам помогли возвести британские офицеры. Это было концом завоевания Средней Азии.
В то время, когда часть наших войск преследовала неприятеля в песках, крепость была окончательно очищена от текинцев. Все, кто не успел бежать, были перебиты до одного нашими солдатами. Из мужчин уцелели только пленные персияне, которых солдаты узнавали по оковам на ногах. Таких нашлось до 600 человек.
Затем в крепости оставались лишь женщины и дети, которых насчитывали до пяти тысяч. Повергнутые в страшный ужас опустошительной канонадой, предшествовавшей штурму, и затем самым штурмом, они метались и бегали между кибитками, наполняя воздух криками отчаяния и мольбой о пощаде.
По распоряжению коменданта, переводчик ротмистр Байтоков, с несколькими казаками, ездил по крепости и приказывал женщинам вместе с детьми собираться в одно место около холма. К вечеру они почти все собрались и были расположены на ночлег частью в углу крепости, частью в кале, находящейся около холма. Мало, впрочем, кто спал из этих несчастных; они, по прежнему, вопили и дрожали от холода и ужаса, ожидая, что, по восточному обычаю, их всех перебьют. Весь женский лагерь был оцеплен часовыми.
Сбор текинских семейств в одно место был необходим по разным причинам. Семейства эти служили нам драгоценным залогом для скорейшего умиротворения края, ибо очевидно текинцы должны были вернуться к своим семьям. Кроме того необходимо было оградить их от разных печальных случайностей, так как внутри крепости и днем, и ночью бродили солдаты, которым было разрешено пользоваться неприятельским имуществом в течении четырех дней.
Увлеченные паническим бегством, текинцы оставили в крепости все свое имущество. Почти вся внутренность Денгиль-тепе, если не считать широкого проезда от южного угла к холму, была тесно уставлена кибитками, которых насчитывали до 12,000. Рядом с ними были расположены в беспорядке землянки, похожие на норы или погреба, с прикрытиями из мелкого леса. Все это было наполнено продовольственными продуктами и всякой домашней рухлядью.
Тут были: ковры, паласы, шитые шерстью и шелками мешки и разные вещи; запасы шерсти и шелка, ткацкие станки; масса одежды и женских уборов, отделанных серебряными подвесками и полудрагоценными камнями (бирюзой, сердоликом); котлы, таганы, сковороды и множество полевых инструментов; всего менее, сравнительно, было покинуто оружия. Все это богатство стало добычею победителя.
Кроме того в крепости находилось значительное количество провианта, большею частью в зерне. Можно считать, что в каждой кибитке было от трех до пяти чувалов (больших мешков, вместимостью от 7 до 9 и даже 12 пудов) с провиантом.
Погром был полный, именно такой, какой должен быть в Азии, которая не понимает победы без материального ущерба. Погром был именно в таких размерах, о которых Скобелев мечтал еще в Петербурге: он поразил не только воображение уцелевших взрослых, но наверно останется в памяти будущих поколений, у которых должен принять легендарные размеры. Только при таком разгроме текинцы, не признававшее до сих пор над собой никакой власти, могут сделаться для нас удобными поданными.
Погром должен был быть и в том случае, если бы Геок-тепе сдался до штурма: Скобелев намерен был все текинское население отправить военнопленными к берегу моря.
В виду тех соображений, что гуманные заявления офицеров отряда могли идти в разрез с его взглядами, Скобелев просил не присылать к нему в отряд таких офицеров. Он писал начальнику штаба кавказского военного округа: “В только что вышедшем сочинении Марвина о прошлогоднем ахал-текинском походе упоминается с особенною похвалою гуманиста-автора о некоторых офицерах кавалерии, протестовавших своими действиями (?!) против жестоких мер начальства относительно бегущих туркменских семейств, во время штурма 28 августа 1879 года … Суровые требования войны везде одинаковы. Меры, предписанные генералом Ломакиным, не требуют оправдания. Тоже делалось под Парижем в 1870-71 гг., тоже и нами самими под Плевной. Также и впредь будут воевать (напечатанное разрядкою в подлиннике подчеркнуто). Не в этом для меня суть вопроса, а в том, что для военного нет и не может быть допускаемо на службе иных мнений, кроме исполнения приказаний. Нарушение же таковых – явление непонятное в благоустроенной армии. Я буду вас просить, ради пользы службы и всего мне порученного дела, командировать ко мне лишь офицеров, которые иного взгляда на службу и во сне не допускают. Я настаиваю потому, что повторись во вверенных мне войсках подобное описываемому Марвином, оно вызвало бы немедленное предание полевому суду. Вы легко оцените, как бесконечно тяжела была бы подобная необходимость” (письмо Скобелева к Павлову 19 июля 1880 года, №4, из Бами).
13 января Скобелев объехал западный фронт Денгиль-тепе, где накануне действовала колонна Гайдарова; здесь как и на пути следования других штурмовых колонн, ров и прилежащая местность были завалены трупами. Осмотрев местность, где действовали наши войска 28 августа 1879 года, начальник экспедиции в полдень въехал в крепость через северный фронт и в ней, в присутствии войск, отслужил благодарственный молебен за дарованную нам победу и панихиду по убитым 28 августа 1879 года и 12 января 1881 г.
Немедленно после штурма явилась необходимость обеспечить текинские семейства продовольствием и домашним скарбом. Без этой меры, толпа голодающих, обессиленная во время осады и обезумевшая от страха, сделалась бы для нас лишним бременем вследствие развитая болезненности. С другой стороны, акт гуманности в отношении женщин и детей, помимо общечеловеческих соображений, представлял удобный случай показать диким, но храбрым людям высоту нравственной силы и воли победителей. В этих видах 13 января был образован попечительный комитет, под председательством заведующего полевым контролем Череванского, который занялся снабжением семейств текинцев предметами первой необходимости из запасов и имущества, оставленного неприятелем.
В течении четырех суток после штурма Геок-тепе вся толпа женщин и детей была обеспечена на более или менее продолжительное время от лишений; кроме того в госпитале красного креста было открыто отделение для приема раненых женщин. Лагерь для текинских семейств был расположен рядом с Великокняжеской позицией. Сначала предполагалось семейства влиятельных лиц отправить в тыл, под строгим караулом, а остальные переместить в Куня-геок-тепе, не учреждая над ними надзора, а для охраны их назначить 25 джигитов, которым жить в месте расположения семейств и сообщать приходящим текинцам, что семьи возвращаются всемъ изъявляющим покорность. Но предположение это не было приведено в исполнение, потому что мы утратили бы одно из важных средств, ведущих к умиротворению края: находясь в Куня-геок-тепе, женщины были бы лишены предметов первой необходимости и могли погибнуть от голода и лишений.
В виду этого, семейства текинцев велено держать под караулом.
Весть о человеколюбии русских разнеслась по становищам разбитого неприятеля и произвела на него ожидаемое благоприятное впечатление. По обычному мусульманскому праву, он привык видеть со стороны победителей поголовное истребление. Этого ожидали и женщины и когда члены комиссии приглашали их идти в крепость за хлебом, дровами, одеждою, отвечали: “на что нам все это, если наши головы не принадлежат нам более?”. Но на другие, третьи сутки, лагерь женщин и детей представлял уже вид оживленный и видимо обеспеченный от голода и холода.
Отпуск продуктов, рухляди и иного скарба, ненужного, между прочим, ни войскам, ни казне, производился без меры и счета; иначе это дело, в виду голодной толпы, без всякой возможности точного перечета женщин и детей, не могло и организоваться. Женщины брали из крепости все, что могли унести на себе, и разумеется эта мера не останется бесплодною в новых отношениях победителей с побежденными.
После взятия Геок-тепе главный лагерь отряда был перенесен западнее своего прежнего расположения, левее Ставропольского редута. Мера эта была необходима, потому что на старом месте, вследствие скученности войск за время осады, накопилась масса всевозможных гниющих нечистот; кроме того рядом хоронили убитых и умерших в госпитале. Из числа войск, оставшихся под Геок-тепе, часть занимала крепость, а одна рота оставалась на Великокняжеской позиции. Ворота крепости были заняты караулами, которые выставляли от себя часовых вдоль стены. 17 января доступ солдатам в крепость был воспрещен по распоряжению полковника Арцишевского, 14 января назначенного начальником войск под Геокъ-тепе (приказ по войскам 14 января 1881 года, №21). Одиночные люди пропускались только через артиллерийскую брешь, и то лишь имевшие при себе записку из комендантского управления. Минный обвал был заделан.
Через четыре дня после штурма, кроме сбора продовольствия, в крепости начались усиленные работы по устройству укрепления в северозападном углу и уборка и зарытие массы трупов, наполнявших кибитки, площадь и крепостные рвы. Только после взятия крепости можно было убедиться в тех страшных потерях, которые неприятель понес во время осады от ружейного и артиллерийского огня. Внутри крепости можно было видеть кибитки, в которых находилось до 15 трупов. Из всего можно было заключить, что в последние дни осады неприятель уже не хоронил своих мертвых, которые просто сваливались кучами в некоторых местах крепости. Для ассенизации крепости назначена особая комиссия, под председательством отрядного врача Гейфельдера.
Работы по постройке укрепления начаты были войсками. Но в виду утомления их и наступления весны, которая должна была грозно отозваться на санитарном состоянии, Скобелев потребовал, чтобы войска не привлекались к работам, а для этого нанять рабочих из Персии.
Скобелев желал иметь в нашем распоряжении в Геок-тепе 500 рабочих, чтобы поручить им, кроме постройки крепости, зарытие трупов внутри и кругом Денгиль-тепе и постепенное опрокидывание стен текинской твердыни в ров. Он безусловно воспретил употреблять войска для зарытия падали, ибо это источник заразы “и мутить солдатское сердце”. Разрушению текинской крепости он придавал особенное значение. “Необходимо вспахать Геок-тепе”, говорил он.
После погрома 12 января текинцы, бежав поспешно в пески и по направлению к Асхабаду, в течении четырех дней не решались возвратиться обратно к своим семьям.
В день штурма уцелел, между прочим, один текинец из числа оставшихся в крепости, Хаджи-Мурад, тот самый, который 7 января, безбоязненно спустившись со стены, подошел к генералу Скобелеву и вел с ним переговоры. Сидя где-то в яме, он, заметив, что временно-командующий войсками вошел в крепость, вылез оттуда и подошел к нему, прося пощады. Скобелев узнал его и даровал ему жизнь, но велел держать под арестом.
На следующий день, 13 числа, Хаджи-Мурад при распросах показал следующее (допрос Хаджи-Мурада, снятый капитаном Недоманским 13 января).
После перемирия, 7 января, ханы и ишаны на маслахате решили сопротивляться до последней крайности. Решение это возникло отчасти из сложившегося у текинцев убеждения, что русские войска не решатся на штурм, а в случае последнего будут отбиты. Начиная с 4 января, почти ежедневно конные текинцы стали оставлять крепость и целыми партиями уходить в пески. Все богатые люди, имевшие подъемные средства, раньше еще уходили из крепости для отвоза семейств и имущества; они обещали вернуться, но никто обещания не сдержал. После переговоров, из крепости перестали выпускать кого либо. Все повреждения в стене немедленно исправлялись под руководством самого Тыкма-сардара и ишанов.
Взрыва на артиллерийской бреши, в ночь с 11 на 12 января, никто не заметил; предполагали, что это лопаются снаряды. Когда колонна подполковника Гайдарова заняла Мельничную калу, в крепости началась паника и все убедились, что штурм крепости последует в самом непродолжительном времени. Тогда масса женщин и детей бросилась бежать через ворота северного фаса. Сильная канонада перед штурмом распространила панику и между мужчинами; началось бегство, а взрыв мины окончательно привел многих в ужас и бегство усилилось.
Остались лишь храбрецы и те, которые окончательно обезумели. Ханы и ишаны, пользуясь суматохою, бежали в числе прочих. На штурме убит сын Тыкма-сардара, а Хазрет-Кули-хану (из состава четверовласия) оторвало ногу. Бегство текинцев было направлено главным образом в пески к колодцам Илек-салеш. Далее Хаджи-Мурад уверял, что текинцы наверно придут в скором времени за своими семействами и изъявят полную покорность.
13 января в наш лагерь явился другой текинец, Эвез-Дурды-хан; его также арестовали и допросили. Эвез-Дурды-хан (более 50 лет на вид) был главою рода Кыир (500 домов). По слабости здоровья он потерял значение, и Тыкма-сардар сменил его Мамед-Кули-ханом из рода Багаджа.
Из показаний Эвез-Дурды-хана (опрос Эвез-Дурды-хана, произведенный капитаном Мельницким 14 января 1881 г.) видно, что текинцы должны были находиться после бегства на своих зимовках в песках, между Егян-казахом и Асхабадом, а конница, вероятно, у колодцев Багаджа, в 35 верстах на северъ от Геок-тепе, для прикрытия баранты, которая пасется на колодцах Кутлаяк, Ервенк и Янык-мамед-яр, верстахь в 60-80 к северу от Геок-тепе. В последнее время много жителей из занятых нами местностей жили на колодцах Матыр. В Асхабаде жителей почти нет; в Аннау же находится около 300 домов.
Эвез-Дурды подтвердил уверения Хаджи-Мурада, что текинцы ждут теперь только дозволения вернуться с покорностью, объясняя это тем, что летом в песках оставаться нельзя, а на Мургабе селиться невозможно, за недостатком земли и воды.
15 января в Геок-тепе явился житель Арчмана Дурды-Мурад и молил о дозволении вернуться в оазис 20 семействам арчманцев, от имени которых пришел. Если русские не пустят текинцев на их земли, то последние все погибнут, ибо мервцы им земли не дадут.
Начальник экспедиции разрешил 20 семействам арчманцев вернуться домой, с тем что они могутъ занять земли и будут обложены податью по его, Скобелева, усмотрению, но за то поступят под покровительство русских законов, Затем Скобелев приказал без его разрешения не пускать ни одного семейства, а всех приходящих с повинною направлять к нему в Асхабад.
Вместе с этим он приказал из-за Атрека не пускать на нашу землю юмудов и всех депутатов их с просьбами о разрешении кочевать на нашей территории направлять в Асхабадъ.
16 января были пойманы казаками три неприятельских всадника, которые и приведены в лагерь. Двое из них оказались текинцами, а третий хивинским торговцем из Тахта-базара. Один (допрос двух текинцев и одного хивинца в Геок-тепе, снятый генерального штаба капитаном Недоманским, 16 января 1881 года) из текиицев, Ана-Берды из Асхабада, бежал из крепости вместе с прочими в день штурма. Он видел, как Тыкма-сардар ускакал в сопровождении своей прислуги и слышал, что он и Махтум-кули-хан поехали в Мерв. Весь простой народ (конные) собрался на колодцах Ирбенде-куй, не зная куда направиться, в Хиву или в Мерв. Ханов там нет, они все скрылись. По словам Ана-Берды, он был послан народом в русский лагерь узнать об общей участи: что им делать и куда русские прикажут идти.
Хивинец Халлы объяснил, что в Геокъ-тепе его привлекли торговые дела. Приехав на колодцы Ирбенде-куй (верстах в 80-ти на север, против Кярыза-нур-верды), он нашел здесь от 2 до 5 тысяч бежавших во время штурма текинцев. При них была незначительная баранта. Текинцы просили его сопровождать их депутата в русский лагерь.
Второй текинец оказался из племени Гокча, которое жило около Кумбетли и в день штурма собралось около этого же места в числе от 1 до 3 тыс. человек, с целью направиться в Мерв. Главные ханы бежали, почетные же люди, Аз-Мурад и Пулат-хан, послали его в русский лагерь, с изъявлением покорности.
По снятии этих показаний временно-командующий войсками приказал всех троих отпустить, дав им прокламации для раздачи в народе, а также письмо с требованием, чтобы все старшины с полномочиями прибыли в Асхабад, где узнают о своей участи (надпись начальника штаба на том же допросе, 16 января 1881 года). При этом полковнику Арцишевскому предписывалось продолжать удерживать семейства текинцев под караулом, а всех приходящих просить аман – в лагерь не пускать, а отправлять в Асхабад.
Вот содержание прокламации временно-командующего войсками к народу Ахала:
“Объявляю всему ахал-текинскому населению, что силою войск великого моего Государя крепость ваша Геок-тепе взята и защитники ее перебиты, а семейства как их, так и тех, которые бежали из крепости, находятся в плену у победоносных вверенных мне войск. Поэтому приглашаю все оставшееся население Ахал-теке повергнуть свою судьбу на безусловное милосердие Государя Императора, при чем поставляю в известность, что жизнь, семейства и имущество изъявивших покорность будут в полной безопасности, как и всех прочих подданных Его Величества Белого Царя. Напротив того, все сопротивляющиеся его победоносным войскам и отныне продолжающие упорствовать в безрассудном сопротивлении будут истреблены, как разбойники и преступники” (содержание же письма было следующее: “По приказанию сардара, сим извещаю, чтобы все старшины народа Ахала с полномочиями явились к нему в Асхабад, где узнают волю Белого Царя о их судьбе”.
Генерал Н.Гродеков: Война в Туркмении. Поход Скобелева в 1880-81 гг.
