В конце декабря 37 лет назад Советский Союз начал ввод войск в Афганистан. О минувшей войне вспоминает Александр Исаков, призванный из Термеза.
-Об Афганистане я знал не понаслышке, так как жил почти на советско-афганской границе. С самого начала войны я уже был знаком со многими солдатами, которые ходили в колоннах. Они часто приезжали к нам в город и рассказывали про свои командировки на войну.
Мне всё это очень нравилось, и я тоже хотел попасть туда. Когда пришло моё время идти в армию, на комиссии я сказал: «Хочу в Афганистан».
За мной ещё десять одноклассников повторили мои слова. После этой комиссии мы, 8 человек, оказались в Афганистане. Двоих не взяли, одного родители не пустили.
Всего из двух параллельных классов попали тринадцать человек. Из них один погиб, один вернулся инвалидом 1-й группы, двое были контужены.
Попал я сначала в «учебку», в туркменском городе Кушке. Во время войны в Афганистане многие военнослужащие, отправляемые в зону боевых действий, проходили акклиматизацию в этой самой южной точке Советского Союза, так как климатические условия Кушки достаточно близки к климату Афганистана.
Перед самым отправлением в Афганистан нас привезли на аэродром, это близко от нашего дома. Приехали мои родители и на сутки забрали меня домой. Так что я и дома успел побывать. Зашёл в родную школу, с учителями пообщался.
В Афганистане мы прилетели сначала в Кундуз. Пока летели, наш самолёт обстреляли. Когда приземлились, лётчики ходили, считали пробоины в самолёте. Это было моё боевое крещение.
С Кундуза нас отправили в Шинданд. Попал я в 424-й отдельный армейский автомобильный батальон. Первая рота возила сухие грузы, вторая — доставляла «наливниками» керосин для аэродрома, третья, моя рота, возила бензин и солярку для кандагарской бригады.
Призвали меня в 1985 году. В 86-м году, моя машина первый раз попала под обстрел. В кандагарской «зеленке» её прострелили из ДШК (крупнокалиберный пулемёт Дегтярёва-Шпагина). Снаряд прошил машину, как масло. У меня за спиной было 12 тонн бензина. Бензин вспыхнул, и мне пришлось на ходу прыгать из машины. Выпрыгнул я в тапочках, поэтому вместо медали мне дали наряд по кухне.
Командир говорил, чтобы мы в «зелёнке» всегда ездили только в ботинках, а в ботинках в такую жару очень тяжело.
Потом прямо ко мне в кабину прилетел снаряд, скорее всего, от миномёта. Разорвался на потолке над пассажирским сиденьем. Я потом в эту дырку с плечами мог поместиться. Тогда я отделался лёгкими ранениями и контузией.За этот случай мне дали медаль «За боевые заслуги».
Машин у меня было много. Сначала я ездил в замыкании колонны как запасной водитель. Если какая-то машина выходила из строя, мы останавливались, ремонтировали её, а если сделать что-либо было невозможно, мы ставили машину на буксир и тащили до ближайшей точки. Там её ремонтировали, и дальше она шла своим ходом или оставляли её до обратного пути.
Потом я ездил в замыкании взвода. Кстати, в Узбекистане мне часто приходилось драться с узбеками. Отец у меня узбек, мать русская, и я считал себя русским. Мне приходилось отстаивать свою честь и своё достоинство.
То же самое мне пришлось делать и в Афганистане, очень часто дрался. Наверное, поэтому мне через полгода дали звание младшего сержанта и поставили заместителем командира взвода. Уже после этого я ездил в замыкании взвода с офицером, командиром взвода. Потом, примерно ещё через полгода, я ездил на зенитке. В кузове моего КамАЗ-а стояла ЗУ. Часто приходилось огнём сопровождать колонну. Я вставал у «зеленки», стрелял по ней, и в это время мои машины проскакивали.
Потом я ездил опять в замыкании колонны, но уже не запасным водителем, а водителем «Урала». Там тоже часто приходилось вытаскивать машины из-под огня, и они, как правило, ломались в самой гуще боя.
Я из многодетной семьи. У нас в семье было 8 детей. Я — один из средних. Чтобы не расстраивать маму, письма ей писал очень часто, в неделю по два письма. У нас был самый короткий рейс — 7 дней. Я перед рейсом писал письмо домой, а потом писал сразу, как только возвращался из рейса. И так в течение 2-х лет я писал письма, чтобы мама не расстраивалась.
Ну вот, после нашего короткого 7-дневного рейса приезжаем мы в батальон. В первый день у нас баня, кино. Во второй день — обслуживание техники. В 3-й день мы заливались горюче-смазочными материалами (ГСМ). И вот на 4-й день рано утром мы выходим в новый рейс.
В первую роту попал мой одноклассник, Щукин Олег, Царство ему Небесное. Недавно он умер от ран. Он как раз вернулся из Афганистана инвалидом 1-й группы.
Когда мы прослужили первый год, я дошёл по инстанциям до командира батальона и добился, чтобы Щукина перевели в мою роту. Его перевели в мой взвод, где я уже был замкомвзвода. Олега поставили командиром 1-го отделения. Мы с ним год служили плечо к плечу.
«Дембелей» в Афганистане, как правило, не очень торопились менять. Почти все служили чуть ли не по два с половиной года. Сержантов отпускали первыми. Мы с Щукиным были сержантами. Когда мы ехали по пустыне в Кандагар, нам по рации сообщили из батальона, что после этого рейса мы с Олегом едем домой.
Но в Кандагаре Олег попал в беду. Его машина перевернулась, и он оказался в госпитале. Низкий поклон нашим военным врачам. Они самые лучшие врачи. Собрали моего друга по кусочкам. Я оставил его в кандагарском госпитале, и, куда он попадал дальше, я уже точно не знаю. Знаю, что его повезли в Кабул, оттуда — в Ташкент.
Что делать? Я отказался от своей поездки домой. Написал маме, что мы так же служим с Олегом, так же ходим в рейсы. Месяца через два мама мне уже написала, что она всё поняла. Поняла, что я её обманывал, не хотел её волновать. Она написала:
«Саша приезжай домой. С Олегом всё хорошо. К нему в ташкентский госпиталь съездил папа».
Тогда я засобирался домой.
Смерти я там не боялся. Когда ехал в Афганистан, мама мне своей рукой написала молитву «Живые помощи», и все два года я эту молитву носил у себя в кармане под сердцем. Не знаю, почему, но я был уверен, что меня там не убьют. В действенности маминых молитв я был как-то вот внутренне уверен.
Сейчас я часто анализирую своё прошлое. Помню, когда я ещё был молодым, на мою машину дали новую резину. Я за один день без домкрата и, можно сказать, без ключей, смог на своём КамАЗ-е, заменить 18 колёс. Мне надо было их снять, разбортовать, опять забортовать, уже новую резину накачать, а старую закинуть в кузов. Ключи, конечно, были, но такие разболтанные, что гайку было не отвернуть, они слетали с гаек.
Это я считаю настоящим подвигом и горжусь собой. Я это сделал один, без всякой помощи, потому что молодому солдату звать помощников было не положено. Домкрата своего я не имел. Попросил на полчаса у другого солдата, поддомкратил свою машину на гильзы от пушки. Потом не мог её столкнуть с этих гильз. Толкал КамАЗ, как Геракл. Но столкнул, умудрился всё сделать один.
Уже стало темно, батальон пошёл смотреть кино, а я всё забрасывал в кузов покрышки. Кидаю покрышку и, как памятник, застываю с ней в руках, потому, что свело судорогой.
Или вот, бывало, на трассе колесо пробьёшь и, пока до тебя «замыкание» едет, ты успеваешь это колесо тоже без домкрата, наехав на танковую гильзу, чтобы ступица задралась, снять, разбортовать, заклеить. Там, в машине, лежит ремкомплект, сырая резина. Бензина в бочке 12 тонн. Зачерпнул кружку бензина, сырую резину поставил, кружку с бензином поставил, бензин зажёг, полуосью придавил, короче, завулканизировал. Поставил, накачал, забортовал, колесо установил, и всё это успеваешь, пока до тебя не доедет «замыкание» колонны.
Если же они успеют доехать, то, естественно, тебе нагорит за то, что ты пробил колесо. У нас, у молодых, всегда колёса «лысые», а дорога усыпана гвоздями от мин, гвоздями, у которых вместо шляпки перья, или гильзами от автоматов. Там были всякие гильзы. Это всё «добро» мы ловили в колёса. Колёса в каждом рейсе по десять раз, наверно, пробивались.
Я не жалею, что послужил в Афганистане. Там я увидел жизнь во всех её красках, увидел настоящую дружбу, когда ты за кого-то или кто-то за тебя готов был жизнь положить. Видел предательство, трусость. А ещё я понял, что Господь нас тоже защищал. Я это как бы вживую увидел.
Много там ребят гибло, наверное, больше по глупости, чем в боях. Кто-то пытался снаряд пилить, кто-то его разобрал, кто-то туда окурок кинул, кто-то нашёл неразорвавшийся снаряд. Его бы оттащить подальше и выкинуть. А он сначала собрал пацанов, чтобы показать: «Вот, мол, какой я, в рубашке родился». Они ему говорят: «Унеси, выкинь».
Так нет же! «Я ещё в батальоне покажу». Взял, швырнул в кузов – и пяти человек нету.
Видел, как ребята на наркоту зарятся, как их за это домой выгоняли. Люди у нас ещё не знали, что такое героин, слыхом не слыхали, а там я это уже увидел.
