Война, деньги и дочь Оля

Начали мы набирать скрыто добровольцев. Он и приехал с первой партией.

Я это святое воинство оглядел. Да уж, без слез не взглянешь. По 40 лет, сто метров еле пробегут, пропитых много. Но он выделялся.

Мужик, знаешь, такой обыкновенный, простой из маленького города. Видно, что исполнительный, вдумчивый, непьющий и некурящий. Он мне понравился. Но было две странности.

Я его про себя прозвал бухгалтер. Он достал всех, чтоб ему объяснили сколько и за что платят. Ну, то есть день на передке дороже чем в тылу, за танк там столько-то, за БМП— столько то.

Причем, чтоб ты понимал, мне еще из штаба сказали, что он эти вопросы с военкомата задаёт. И просился в наш полк, потому что где-то прочёл, что у нас проблем с выплатами нет.

В первый же день он подвязался в ПТУРисты (Противотанковая — управляемая ракета)

Мы со дня на день ждали контрнаступ, он с этим ПТУРом носился все выбирал где ему залечь, таскал сам, ну а ты понимаешь, да, сколько это веса?

Сидел читал инструкции, какие-то книжки противотанкистов, командира своего завалил вопросами.

Где-то нашел рации одну себе взял, одну нашему дроноводу подарил, чтоб всегда с ним на связи был, карту нарисовал, перепад высот. А вторая странность была в том, что позывной он себе выбрал— Оля.

Представляешь? У нас же кого только нет. Кто там Цезарь, кто Рагнар, кто какой-нибудь Беркут. Такие все величественные, а этот— Оля.

Так вот, Оля в первый день наступа угрохал два танка. Хохол мужчина серьезный, он закусил, ну и мы. Три дня драка была за тот холм.

Я потом на его позицию пришел. Он не окоп, а какой-то бородинский редут вырыл. Ходы, ложные позиции, бруствер, огневой сектор расписан, замаскировано как полагается. В учебник можно отправлять окопчик-то. Самородок, а не боец.

Ну, откатились мы маленько, нас сменяет другой батальон, он подходит и говорит: «А можно остаться?». Это после боя, когда половина наших повыбивало…

А он и близко не пёс войны. Фобос и Деймос твою мать.

Я говорю: «Нет, марш на отдых».

А он мне: «Вас не понял, прошу повторить.». Рукой махнул, ладно, оставайся мол.

За неделю еще две БМП и бронемашина.

Потом его ранило. Серьезно. А он радовался. Что греха таить, все добровольцы за деньгами приходят.

Но этот мне написал рапорт на выплату за ранение, еще не доехав до госпиталя, бумага прям с каплями крови была. А потом он из госпиталя сбежал, сказав, чтоб выплаты шли.

У дяди с кукушкой проблемы.

Вернулся. Воюет. Молчун. Сидит в углу рисунки разглядывает детские, войсы слушает. Семейный стало быть. И молится.

Бойцы говорят, что у Бога прощения просит каждый вечер. За убиенных. Что, понимаешь ли, странно. Если ты такой блядь пацифист, то что ты здесь делаешь и почему все время о деньгах спрашиваешь? Лицемерие.

И тут бинго, Леопарда он угадал в борт. Аж лям за него обещали. Оля светится. Вручали ему медаль, он интересовался, угадай чем? Правильно, надбавками.

А месяц назад приходит ротный его. Рыдает. Олю убили. Как?

Он, говорит, вышел из окопа и в сторону их посадки пошел. Как самоубийца. Тут и снайпер…

Пошли в блиндаж его, а там это…

Он показал фотографию. Девочки. Ей лет пять. Она с особенностями, хоть и не врач, но это ясно сразу. Внизу надпись— Оленька. И письмо. Вернее, два письма.

Боевые товарищи!

Прошу проследить за тем, чтобы выплата за мою гибель прошла точно и в срок.

Моя дочь, Оля, нуждается в трехэтапной операции, которую делают только в Германии и у нас осталось 8 месяцев, чтобы успеть, иначе последствия будут необратимы… её полная стоимость покрывается похоронными и тем, что я заработал здесь. Жена давно ушла, дочка живет с моей мамой, очень прошу, проследите, чтобы их не обманули.

Оленька!

Дорогая и любимая доченька, папа сделал всё, что смог. Ты меня не запомнила, но ты должна мне пообещать, что ты вырастишь достойным и хорошим человеком, будешь здоровой и счастливой. Живи. Ты самое дорогое, что у меня есть.

Папа тебя очень любит.