В 1898 году известный французский путешественник и фотограф Гюго Краффт совершает свою вторую поездку в Российскую империю.
Впервые он побывал там два года назад, приняв участие в церемонии коронации императора Николая II. С той поры Краффт загорелся желанием увидеть восточные и южные губернии страны. С этой целью он отправился на Кавказ и в Среднюю Азию.
Итогом путешествия стала книга француза, изданная в 1902 году — «A travers le Turkestan russe» («Через Русский Туркестан») с 270 иллюстрациями, в числе которых — фотографии, гравюры и карты. Книга о малоизведанном крае пользовалась огромным успехом, получала премии Географического Общества Парижа и Французской Академии. Краффт дарил ее экземпляры друзьям и поклонникам.
Он попадает на аудиенцию к российскому императору Николаю II и преподносит ему экземпляр своей книги — в роскошном сафьяновом переплете с изображениями двуглавого орла. Сегодня это библиографическая редкость.
Большую часть своего путешествия фотограф провел в Самарканде, посвятив этому городу большой раздел своей книги. Думается, что читателю будет интересно ознакомиться с одним из ее фрагментов…
«Курбан-намаз проходит во второй день последнего месяца мусульманского лунного года. Этот большой праздник похож на библейскую пасху: мусульмане в память об Аврааме и Исааке приносят в жертву баранов и устраивают пиршество после особых молитв, самые грандиозные из которых проводятся в красивом саду мечети Намаз-Гох в Самарканде.
На эти несколько дней мусульмане договариваются и устраивают по очереди праздничные приемы у себя дома, приглашая всех, кого только можно, и ходят на приемы туда, куда их приглашают. Щедрый хозяин, который устраивает обед своим соседям и знакомым, предупреждает пятидесятника, то есть, старосту своего квартала, и тот передает приглашения через муэдзина. Иногда муэдзин тоже приглашает к себе своих друзей, что заставляет его совершать ответные визиты.
Хорошо организованное пиршество — «курбанлик», — обходится достаточно дорого, так как речь идет о полном обеде, а не просто о баране, которого зарезали в ходе ритуальной церемонии. К нему, как минимум, надо докупить пуд (16 килограммов) пшеничных лепешек, четыре пуда риса, полтора пуда зеленого чая, большое количество сладостей и конфет.
Во время пиршества хозяин дома стоит у входа во двор. Рядом с ним стоят квартальные староста и имам. Сам хозяин в пиршестве не участвует, он встречает гостей и отвечает на их приветствия, провожает гостей и благодарит за то, что оказали честь своим приходом. Гостями занимаются муэдзин и слуги. Такое же пиршество проходит и на женской половине дома.
В обычно спокойном и пустынном саду Намаз-Гох (это слово означает «место для молитвы». – Прим. Краффта), оживление начинается с восхода солнца. Но оно длится недолго, так как люди торопятся домой, где у них намечено много дел.
В саду Намаз-Гох устраивают ярмарку — на главной аллее и вокруг бассейна; чайханы устанавливаются в тени огромных деревьев. Кошмы и ковры покрывают землю, разноцветные палатки, просвечивая сквозь ветви, образуют живописные узоры. Зеленый парк с фруктовыми деревьями, тополями и платанами дает более интимное впечатление, полное поэзии. Среди свежей зелени лужаек и высоких деревьев выделяются богатые костюмы мужчин и наряды маленьких детей, и каждая группа представляет собой очаровательную картину.
Сад неспешно заполняется верующими. Все собрались к тому моменту, когда появляется блестящая кавалькада кортежа аксакала. Тут же начинается молитва. От хауза (бассейна) до фасада мечети тысячи верующих расположились под деревьями, сквозь листву которых пробивались утренние лучи солнца. На широкой террасе и под аркадами самой мечети несчетное количество людей устроилось на циновках, специально расстеленных для них.
Слева в первом ряду поставили покрытые белой простыней носилки. На них было тело старика мусульманина, усопшего в это утро в своем скромном домике в соседнем квартале. Он давно уже болел и, чуя свой близкий конец, молил Аллаха позволить ему умереть на рассвете этого прекрасного дня, важного для каждого магометанина. Бог внял его мольбе. Семья покойного принесла его на порог мечети, прежде чем отнести к последнему пристанищу.
Во время общей молитвы, за которой следует особая молитва по душе усопшего, облагодетельствованного Всевышним, все это собрание простирается ниц, лицом к земле. И в течение нескольких минут, пока никакой шум не нарушал высшую сосредоточенность, я испытал чувство настоящего волнения, которое не испытывал даже при виде самого красивого каменного нефа (здесь: в католической церкви). В медитации этой толпы под куполами из зелени, освещенных солнцем, смешались представители всех классов страны.
Я покинул Туркестан сразу же после этой церемонии и очень сожалел о своем отъезде. Перед моим возвращением в Россию, затем во Францию, даже волшебные виды Кавказа казались мне тусклыми после многоцветия и яркости Средней Азии. Даже кавказцы со свойственной им живостью и легкостью не могли меня поразить после спокойствия и серьезности среднеазиатских мусульман».
