Восстание 1916 года: под лавиной лжи

В Киргизии с помпой, на государственном уровне отметили 100-летие восстания 1916-го года в Туркестане. Как и ожидалось, трагедию превратили в фарс, причислив погромщиков и убийц к лику «борцов» за национальное освобождение.  

Увы, но это стало уже общей практикой для Средней Азии и Казахстана, что история активно используются радикалами для демонстрации показного патриотизма и русофобской истерии. И столетняя годовщина трагических событий не стала  исключением,  послужив поводом для беспринципных спекуляций и клеветнических  измышлений.

Всему этому способствовали также и едва скрываемые потакания полуграмотных «ученых» со стороны властей и щедроты закордонных грантодателей.  

Большинство киргизских авторов, не утруждая себя объективным анализом произошедшего, идя на поводу нездоровых эмоций, буквально соревнуются между собой по части хлесткости и безответственности своих псевдоисторических утверждений. Ими широко используется фальсификация документов, абсолютизируется информация по частным эпизодам, да еще из сомнительных источников, конъюнктурность которых совершенно очевидна, игнорируются другие, более достоверные источники.

Обходятся стороной факты, без которых невозможно восстановление полного и объективного процесса. К таковым относятся, в частности, участие других государств и их агентов в провоцировании событий 1916 года, чудовищные зверства со стороны «коренных» погромщиков, масштаб потерь и жертв  среди русских. Все это крайне далеко от подлинной науки.

Напомним, поводом для антиправительственного движения послужил указ императора от 25 июня 1916 года “О привлечении мужского инородческого населения Империи для работ по устройству оборонительных сооружений”, то есть на вспомогательные тыловые работы. Причина указа понятна – страна уже два года вела изнурительную борьбу против держав, развязавших мировую войну – Германии, Австро-Венгрии, Турции. На передовой жертвовали своими жизнями русские, белорусы, украинцы, татары, евреи, армяне, представители многих других национальностей, в основном из европейской части Империи.

Ситуация на фронте потребовала максимально широкого призыва на военную службу европейского населения. На передовую отправлялись даже те, кто ранее по тем или иным причинам, в первую очередь связанным со здоровьем, исполнял свой долг на вспомогательных позициях – таких как военное снабжение, транспорт, строительство укреплений. Но этих людей ведь надо было кем-то заменить.

Повальная мобилизация привела к нехватке рабочих рук на производстве, в том числе ориентированном на нужды армии. Призывавшихся в Туркестане по указу от 25 июня 1916 года и планировали отправить на замену тех, кого отправляли на передовую. Работа у туркестанцев предполагалась нелегкая, но угрозы для их жизни не было. Было бы естественно и справедливо, если бы народы Средней Азии, как и другие подданные Российской империи, протянули руку помощи тем, кто защищал, в том числе и их, от порабощения странами, развязавшими войну.

Указ императора от 25 июня 1916 года критикуют практически все авторы – время-де выбрано для его обнародования очень не удачно. Возникает вопрос – а какое такое время является удачным для принятия мер по спасению Отечества во времена трагических испытаний, грозящих самому существованию Отечества? И сколь долго позволительно выжидать этого “удачного” момента?

В оправдание отказа защитить общее Отечество выдвигают якобы имевшееся обязательство российских властей не призывать коренное население Туркестана на военную службу. Это миф. Никаких законодательно обеспеченных обязательств такого рода, на 50 лет, как утверждается в некоторых публикациях, ни на другие сроки, в действительности не существовало. До 1916 года коренные жители Туркестана действительно не привлекались на какие-либо работы, служения, имевшие отношение к армии. Причина тут вовсе не в страхе российских властей перед вооружением “туземцев”, как утверждали советские историки и продолжают утверждать историки постсоветской Центральной Азии. Действительная причина гораздо прозаичнее – незнание русского языка абсолютным большинством населения Туркестана, поголовной неграмотностью. Да и не  было необходимости в военной службе выходцев из Средней Азии. Хотя местная элита с удовольствием носила русские офицерские мундиры и отправляла своих сыновей в кадетские корпуса.

В первоначальный период войны европейское население Туркестана проявило исключительную патриотичность – в разных городах края практически ежедневно проходили манифестации в поддержку власти и армии, большой размах получила благотворительная деятельность. Во всех акциях подобного рода активно участвовало и коренное население.

Угнали пленных

Со временем тяготы войны стали вызывать недовольство в народе, но до лета 1916 года крупных протестных акций в Туркестане практически не было.

Первоначально и указ императора не вызвал возмущения, хотя, понятное дело, встречен был без радости. Однако в разных местах прошли манифестации, шествия коренного населения в его поддержку.

Газета “Новое время” сообщала: “27 июля в Коканде производилась запись туземцев на тыловые работы… Добровольцы с портретами Государя, национальными флагами и криками “ура” прошлись по улицам города. Впереди толпы ехала туземная администрация и туземная полиция”[1].

В этом же номере сообщалось о подобной акции в Скобелеве (Фергана): “30 июля… добровольцы рабочие, от туземного населения города Скобелева устроили манифестацию. С оркестром музыки, в сопровождение большого количества туземцев и русских, рабочие прошли по городу, останавливаясь около правительственных учреждений”[2].

Причем, нередко инициаторами и предводителями подобных верноподданнических манифестаций были деятели из числа так называемых джадидов, которых нынешние центральноазиатские историки объявляют якобы непреклонными борцами против российской власти.

Очевидец событий, известный туркестановед Н.П. Остроумов в своем дневнике описывает манифестацию в поддержку императорского указа в Ташкенте, организованную Мунавваркари Абдурашитхановым, ныне считающимся одним из лидеров джадидского движения и героем “освободительной борьбы”. Вскоре после оглашения указа, пишет Остроумов, — “школяры новометодного мактаба в Ташкенте, содержимого младосартом Мунавваркарыем, торжественно ходили по улицам русской части города с портретами царя, царицы и наследника с песнями, соответствовавшими проводам первого туземного рабочего эшелона во внутреннюю Россию… Искусственная песня эта была нарочито сочинена в названном мактабе и свидетельствовала о патриотическом настроении туземцев по поводу… распоряжения правительства, совсем не вызывавшего воодушевления в сердцах туземцев. Но песню распевали с искусственным одушевлением дети туземцев, обучавшихся в мактабе Мунаввар-кары, под управлением учителей своих и старших туземцев ”[3].

Ряд фактов указывает на то, что злополучный указ явился лишь поводом к антиправительственным выступлениям, которые начали подготавливаться задолго до его опубликования. Определенным ослаблением российской государственности в ходе тяжелейшей войны решили воспользоваться феодально-клерикальные элементы, подстрекаемые иностранной агентурой.

Утверждения, что Семиреченский бунт, также как и другие эпизоды антиправительственного движения 1916 года, являются проявлением национально-освободительного движения, в значительной мере притянуты за уши. Во главе всех этих восстаний, их инициаторами являлись вовсе не какие-то народные вожди, а представители феодально-манапской  верхушки и исламского фанатического духовенства. Обе эти группы считали себя наиболее пострадавшими в результате установления в крае русского управления и не могли расстаться с иллюзиями на возвращение своего господствующего положения. Однако они совершенно не собирались заботиться об интересах народа.

Главари мятежа “для большего возбуждения масс пустили слух, что мусульман будут брать в солдаты и безоружных пошлют под немецкие пули, что выполнять повеление царя  запрещают Коран и шариат, что проливать кровь на чужбине шариат мусульманам не разрешает, что ушедший по набору будет кафиром и его потомки до седьмого колена будут мучиться в аду, что если мусульманин умрет в России, то он будет осквернен погребением вместе с русскими и т.д.”[4].

Местные провокаторы распространяли слухи, что население якобы призывается на передовую, на разминирование, что их будут использовать в виде живого щита. В Семиречье будущие предводители для привлечения на свою стороны простого народа утверждали, что якобы «весь скот, за исключением одной лошади и коровы на кибитку будет отнят на нужды войны»[5].

Среди главных причин Семиреченского бунта называют земельный вопрос. Но вокруг него и в советское время и постсоветское  нагромождено много лживых и спекулятивных домыслов.

Не надо забывать, что российские власти произвольно на самом деле никакие земли у местного населения не забирали. Земли, как правило, покупались, и здесь киргизам следует обвинять своих манапов, которые ради собственного обогащения продавали или сдавали в аренду под видом излишков участки, нужные соплеменникам. Тем более, что среди них получает распространение земледелие,  киргизы от русских переселенцев переняли “опыт ведения богарного земледелия и целый ряд других хозяйственных навыков”[6].

Например, в 1896 году манап, волостной управитель Толкановской волости передал в аренду нескольким крестьянским хозяйствам из Пишпека за взятку в 2000 рублей участок пахотной земли в 750 десятин, который обрабатывался до этого дехканами волости[7]. Случались и другие недоразумения. Однако, по свидетельству знатока вопроса, одного из лидеров туркестанских националистов, депутата 2-ой Государственной Думы Танышпаева, русской властью всякие недоразумения, относившиеся “к землям, бывшим в пользовании киргиз… решались в пользу киргиз”[8].

Действительно, были случаи изъятия земель у крупных собственников, отдельных манапов, которые не использовали свои угодья по назначению и не имели документального подтверждения на владение землей – то есть присвоили себе общинные земли, пользуясь правом родоначальников.

 Например “в 1908 году была изъята значительная площадь земель, принадлежавших манапам Шабдановым”[9]. Не случайно, что в 1916 году Шабдановы оказались в числе главарей бунта. Предавшие в своё время “царицу Алая” Курманджандатху, они предали и русскую власть, обласкавшую их.

Земельный вопрос обострялся и по причине значительного роста киргизского населения в районах потенциального земледелия, в этом, среди прочего, нашло своё проявление и определенное повышение уровня жизни местного населения под русским управлением. Например, в Пржевальском уезде за период с 1870 по 1897 год численность киргизов выросла с 47 тыс. до 128,3 тыс. человек[10].

Часть столь большого прироста объясняется возвращением тех киргизов, которые ранее перекочевали в Китай из опасения перед новой, русской властью, но вернулись, убедившись в доброжелательном отношении этой власти к коренному населению, а попутно и испытав все тяготы под властью китайцев.

В ряде случаев речь идет о землях, введенных в сельхозоборот самими же русскими переселенцами, как например, заболоченные территории, прилегающие к Исык-Кулю. Эти земли совершенно не использовались киргизами, скотоводами-кочевниками. А когда они были осушены и облагорожены, то, конечно, стали востребованными.

Далеко не справедливым было распределение сельскохозяйственных угодий внутри самого киргизского населения. Накануне Первой мировой войны в Южном Киргизстане  “беднота составляла 47,4 процента населения и имела в среднем на двор скота 4 головы, а пашни и покоса по 2,5 десятины, в то время как богатые киргизы, составлявшие 5 процентов населения, владели в среднем на двор 80 головами скота и 40 десятинами пашни и покоса… Лошадей на 5 процентов богатых приходилось 31 процент от всего поголовья, а на 47,4 процента бедного населения – 8,5 процента”[11].

Но едва ли не главной причиной недовольства коренного населения явилось мздоимство своей, “туземной” низовой администрации – многочисленных волостных старост, аксакалов и прочих. Они привыкли обирать соплеменников по любому поводу, кивая при этом на русскую власть.

Со стороны населения поступали жалобы на произвол и вымогательства “туземной” администрации. Они дошли и до центральных властей, которые дали указание расследовать подобные факты. Генерал-губернатор А.Н. Куропаткин в письме военному министру в ответ на соответствующий запрос сообщал: “Сведения, полученные МВД о злоупотреблениях чинов туземной администрации… имеют серьёзные основания. Злоупотребления и поборы огромные, наряд рабочих многим служит источником наживы. Работа по искоренению указанных выше злоупотреблений предстоит огромная”[12].

Указ императора содержал ряд норм, призванных ограничить возможный произвол. Однако, “туземная” администрация, которой поручалось составление списков, в этом деле руководствовалась не нормами указа, а соображениями родства, кумовства, а главное – своими материальными интересами. Отсюда – произвол и, следовательно, недовольство народа.

Упоминавшийся уже Танышпаев, анализируя причины восстания в Семиречье, указывал на ситуацию с выборами низовой администрации, волостных управителей из числа коренных жителей. Благое начинание русской администрации по демократизации местного управления на среднеазиатской почве превратилось в зло. Отмечая, что претенденты на должность обещают сородичам всякие блага и активно их подкупают, Танышпаев задается вопросом: “… Зачем такой благодетельный претендент раздает 5, 10, 20, 30, и даже 40 тысяч рублей, когда всё его будущее жалованье за трёхлетие не превосходит 900 — 1500 рублей. Претендент, прошедший  в волостные [управители] или народные судьи, собирает в 5, 10, 20 раз больше затраченного капитала”[13]. И разумеется, собирая эти средства, низовой администратор, конечно, не уточнял, что кладёт их в собственный карман. Такая ситуация была характерна для всей Средней Азии.

Начавшаяся в 1914 году мировая война принесла новые тяготы. В Средней Азии наблюдался рост цен, обременительны были различные сборы на военные нужды. Опять-таки, часто русская власть к этим сборам не имела никакого отношения. Имелись случаи, когда по инициативе власти или благотворительных организаций сбор пожертвований происходил по всей Империи. Но чаще такие акции в Киргизии, как и в других регионах Средней Азии, были проявлением инициативы низовой администрации, которая выдавала это за желание народа и решала таким образом две свои задачи – зарабатывала благосклонность, медали, почет у русской администрации и одновременно обогащалась. Собирали, якобы, на военные нужды, деньги, продовольствие и прочее. Но по назначению передавали “далеко не все, иногда от 1/3 до 1/4 собранного, а иногда лишь 1/10”[14].

Последний Туркестанский генерал-губернатор А.Н. Куропаткин в своем докладе сообщал, что за годы войны в Туркестанском крае было собрано 2 400 000 рублей пожертвований на нужды войны. В действительности, по утверждению некоторых источников, “с населения собрали… не менее 20 миллионов рублей”[15]. А разница оставалась в руках своих же «сборщиков».

С каким размахом “туземная” администрация обращала тяготы войны себе во благо, свидетельствует один из документов, в котором сообщается, что “1 старший аксакал, 2 аксакала, 2 полицейских пристава, 6 волостных управителей, 6 народных судей [казиев], 1 городовой, 1 арык-аксакал навлекли… обвинения во взяточничестве, вымогательстве, в частности, при наборе рабочих на тыловые работы, присвоении чужого имущества, в присвоении чужих денег, поборах за выдачу паспортов, допущений продажи водки, в бесплатном пользовании трудом населения при обработке своих земель и построек, поборах: фуражом, дровами, присвоении опекунского имущества, вверенного по службе, неправосудии, совершении подложных документов, совершении подлогов”[16].

На нужды войны забирались также лошади, деньги за них опять-таки передавались через низовую администрацию, которая часто “забывала” передать их своим соплеменникам, ссылаясь на то, что “русские еще не передали деньги”.

Часто утверждают, что, якобы, власти не объясняли сущность указа, не обеспечили механизм его реализации. Это вовсе не так. Разумеется, следует иметь в виду, что возможности разъяснения в конкретных условиях времени и региона были не высоки. Через “Туркистон вилоятининг газети” были даны обстоятельные разъяснения по императорскому указу. Правда, газета имела маленький тираж, но её получали, в основном, как раз деятели низовой администрации.

Разумно было решено не набирать в качестве рабочих представителей мусульманского духовенства и учащихся медресе. От так называемых посемейных списков было решено отказаться, а определение конкретных кандидатур для набора предоставить низовой “туземной” администрации, как лучше знающей ситуацию на местах. Такое решение, с одной стороны, было единственным оптимальным вариантом, а с другой, увы, гарантировало проблемы по части произвола.

Были приняты также конкретные меры по организации сборных пунктов, по медицинскому освидетельствованию набранных рабочих, относительно обязательных медицинских прививок, и дезинфекции, о назначении в каждую группу рабочих переводчика (по возможности из состава тех же рабочих). Для удовлетворения религиозных нужд рабочих на каждый эшелон назначался один мулла. Были решены вопросы с продовольственным обеспечением рабочих на сборных пунктах и в дороге. Причем, “пища, как на сборных пунктах, так и в пути должна приготовляться по возможности туземная. Ржаного хлеба туземцы не едят, а потому необходимо довольствовать их пшеничным”[17]. Мясо использовать только говядину и баранину.

Многими современными авторами из постсоветской Центральной Азии многократно завышается число жертв со стороны местного населения, игнорируются многочисленные жертвы в Семиречье среди русского населения, которое первым стало жертвой зверской резни со стороны киргизов. Жертвы со стороны русского, вообще европейского населения замалчивались и в советские годы.

Например, Собырбек Сардарбеков, руководитель общественного фонда «Т. Усубалиев и исторические личности Кыргызстана» в своем материале «Канат хан – предводитель национально-освободительного движения» утверждает, что «в резне 1916 года было истреблено и уничтожено две трети кыргызского народа»[18].

К 1916 году примерная численность киргизов составляла порядка 800 тысяч человек. Две трети – это около 530 тысяч человек. Очевидно, автор, Сардарбеков, завышая число жертв более чем в сто раз, надеялся поразить воображение читателей. И этой цели он достиг, и действительно поражает своей полной оторванностью от реальности и степенью болезненного бреда, поразившего его воображение.

Этот же Сардарбеков, ряд других авторов, с поразительным бесстыдством приписывают европейскому населению, российским военным, присланным для водворения порядка, всяческие жестокости – вспарывание животов беременных женщин, протыкание насквозь штыками младенцев. Как это ни ужасно, все подобные факты имели место, но только творили их именно киргизы по отношению к русскому населению.

Как только спала волна киргизских насилий, в том числе благодаря оперативно принятым властями соответствующим мерам, начался подсчет людских и материальных утрат, масштаб которых был ужасным. Как сообщала в начале октября 1916 года краевая газета “Туркестанские ведомости”, “число жертв в районе Иссык-Куля превысило 3000 чел., из коих около 2000 убито, свыше 1000 – пропало без вести. В Токмакском районе, в Кебени и на Каркаре… число убитых исчисляется многими десятками и немало русских еще томится в плену, ожидая освобождения… Церкви сожжены, иконы поруганы, портреты Государя императора – тоже”[19].

На объединенной научной сессии по истории народов Средней Азии и Казахстана дооктябрьского периода, проходившей в Ташкенте зимой 1954 года, приводились цифры, характеризующие жертвы и страдания русского населения Семиречья. Как отмечал А.В. Пясковский, произвол киргизских бунтовщиков «пришелся по ни в чем не повинным людям — главным образом, по русским женщинам, детям и старикам (мужчины в это время находились в большинстве своем на войне). Восставшие, под руководством своих реакционных вожаков, сжигали села, хутора, пасеки, почтовые станции, уничтожали посевы и угоняли скот, грабили имущество; разрушали дороги и телеграф; сжигали мосты и прочие сооружения, школы и т.п. Население уничтожали, применяя при этом иногда просто чудовищные жестокости; девушек и молодых женщин забирали обычно в плен и подвергали надругательствам и т.д.»[20].

Далее этот же автор свидетельствует: «Всего по Семиреченской области в целом подвергались нападениям, не считая отдельных хуторов и пасек — 94 русских селения, причем в одном лишь Пржевальском уезде было полностью уничтожено 28 селений и 27 хуторов (во всей Иссык-Кульской котловине уцелел лишь город Пржевальск и только 2 русских селения!). В этих селениях полностью сожжено и разрушено 5373 крестьянских двора… Только в Пржевальском уезде осталось без крова и без средств к существованию около 8000 семей; в Пишпекском уезде скопилось свыше 12000 беженцев, лишенных крова и всего имущества! Русские крестьяне лишились скота примерно на 90%; погиб почти весь урожай 1916 года»[21]. 

На этой же конференции на «ясно выраженный антирусский характер… бессмысленную жестокость в отношении рядовых русских людей» обращал внимание узбекистанский историк А.П. Савицкий. После конференции 1954 года факты зверств коренного населения Семиречья стали замалчиваться, после 1991 года их вообще предпочитают игнорировать.

Что же касается свидетельств очевидцев чудовищных зверств над русским населением, зафиксированных в архивных документах, то они буквально потрясают.

Ужасной расправе киргизы подвергли монахов Иссык-Кульского монастыря. “Бунтовщики заставили сейчас же монахов раздеться, оставив на них только нижнее бельё, и в таком виде погнали их… на паперть, где поодиночке всех перебили. Отцу Рафаилу, вышедшему первым, была отрублена топором голова и правая рука, в которой он держал Евангелие. Убил его ученик монастырской школы… Бексырга. Другие были поисколоты тупыми деревянными пиками и побиты рябиновыми палками”[22].

В Центральном Государственном архиве Киргизской Республики сохранилось множество документов, свидетельствующих о зверствах киргизских бунтовщиков в самом начале движения, когда ещё и речи не было об актах возмездия со стороны европейского населения. Эти факты были собраны по горячим следам в ходе расследования, организованного российскими властями.

Крестьяне села Ивановское свидетельствовали, что 15 августа “толпа киргиз часов около 8 утра стали на лошадях наступать на наше селение, окружив его и убив крестьян, бывших в поле… Киргизы убили тогда Ивана Ведол (изрезали всего), Малафия Кайпанцева, которому выкололи глаз, обрезали язык и порезали половой член и крестьянку Веру Соломатину, которой искололи половые органы и отрезали косу; у всех трупов вся верхняя одежда и обувь были сняты. Кроме того на полях сел. Ивановского тогда же были убиты крестьяне сел. Санташ Семен Колотеев (70 ран), Петр Улитин (весь изрезан), Михаил Рубан и Солдатенков с сыном… Поубивав застигнутых на поле крестьян и угнав скот, киргизы массами с гиком и криками “Алла” набросились на наше селение… и стали поджигать дома при помощи горящей пакли, надетой на длинные палки… У нас сожжено 51 дом”[23].

Меморил жертвам 1916 года

Один  из очевидцев, подпоручик Вальтер Бейк, свидетельствовал: “Уже в 5 верстах от Пржевальска стали попадаться по дороге многочисленные трупы убитых русских… Положение трупов женщин указывает на то, что они перед смертью могли быть подвергнуты изнасилованию…12 сентября был бой с мятежными киргизами на речке Сары – Булак и Малый Джаргалык. Мятежников было до 1500 человек и судя по их огню, человек до 200 были вооружены огнестрельным оружием. Были здесь у киргиз трёх-линейные винтовки… 13 сентября мы заняли селение Барскаун. Селение было сожжено и жителей в нем не было… Сюда к нам явилось до 40 русских, бежавших из плена от разбитых нами толп киргизов 12 числа. Эти русские говорили, что около Барскауна зарыты в двух ямах до 160 трупов убитых  русских”[24].

Другой очевидец свидетельствовал: «По дороге из сел. Сазановского в Преображенское в сел. Фольбаумовское я видел труп молодой русской женщины, у которой на теле были следующие повреждения: труп лежал на спине; положение его указывало, что убитая была… изнасилована… груди полуотрезаны. Возле этого трупа лежал ребенок лет 3-х с разбитой головой, тело его было покрыто множеством колотых ран… все трупы были без одежды… В сел. Преображенском… у одной женщины на волосяной части головы было много резаных ран, нос в области переносицы перерезан, верхняя и нижняя губы разрезаны, выбита часть верхней челюсти, кроме того, имелось несколько резанных ран на теле… У одного мальчика лет 3-х волосистая часть кожи головы была во многих местах разрезана и пробит череп. У мальчика 7 лет в двух местах был проколот живот, через эти раны вывалились наружу часть печени и сальник… У мальчика лет 5 с разгибательной стороны указательного пальца была срезана кожа… Было видно, что срезали многими движениями тупого ножа”[25].

Вот еще одно архивное свидетельство, вскрытое в ходе расследования в октябре 1916 года. «Киргизы и дунгане били русский народ из ружей, рубили шашками, кололи пиками и вилами, резали ножами, как баранов, убивали палками, захлёстывали нагайками, собирали человек по двести в кучу и топтали конями. Самый способ убийства состоял в нанесении первоначально не смертельных ран. Редко встречались убитые, раненые, имевшие менее семи ран, но встречались трупы и раненые, исколотые как решето… Живых детей киргизы для потехи разрывали по ногам или перебрасывали через крыши домов. Женщин и девочек лет от 7 насиловали самым ужасным способом: женщин подвешивали за ноги и насиловали до смерти или обрезывали груди, из детородной полости железными крючьями вытаскивали внутренности. Девочкам лет 7-9 ту же часть тела разрезывали ножом или вводили в нее деревянный кол. Дороги, ведшие из селений к Мариинску и от него к Пржевальску были усеяны трупами мужчин, женщин и детей, скелеты которых объеденные птицами, собаками и свиньями валяются и до сих пор. Селения, кроме Преображенского и Теплоключенки все разграблены, а останки сожжены: также сожжены дома, надворные постройки, запасы хлеба и дров, скот угнан, пчеловодство уничтожили…Такой же участи подвергалась и ферма Пржевальской сельскохозяйственной школы, где управляющий, учителя и их семьи, ученики и другие находившиеся там перебиты, все здания и имущество сожжены, скот угнан»[26].

По рассказам бежавших из киргизского плена женщин «киргизы, в своих ставках, собирали в пустую юрту девочек лет 7-10, заходили к ним компаниями и из юрты слышались вопли, стоны и крики этих детей, смех и веселие киргиз. Затем все смолкало и в юрте оставались только трупы изнасилованных детей»[27].

Потом, в ходе подавления мятежа, имели факты ответной жестокости со стороны европейских переселенцев. А какой реакции можно было ожидать после всего содеянного местным населением?

Русские власти принимали все возможные меры по защите киргизов от самосуда. Своё слово сказала и Русская Церковь, которая, следуя своей миротворческой миссии, в лице епархиального священноначалия обратилась к православному населению края со словами утешения и умиротворения. Епископ Туркестанский Иннокентий призвал в своём послании всех чад Церкви “в своём поведении… явить не только спокойствие, но и храбрость и находчивость – всякому в своей сфере жизни и деятельности… [и] помолиться, чтобы сердца… людей, от кровопролитного их желания Господь приложил к братолюбию и усмирению и утолил возгорающуюся междоусобную брань, а самим иноплеменникам, дерзающим на бунт и измену, даровал ясное сознание преступности и бессмысленности”[28].

Громоздится гора вымыслов вокруг бегства киргизов в Китай. Замалчиваются давно известные, документально подтвержденные сведения, что никакой необходимости бежать в Китай не было, российские военные отряды не только не гнали киргизов, но, напротив, русская администрация, настойчиво призывала киргизское население остаться, гарантируя защиту и помощь. В Китай бежали киргизские манапы и предводители, непосредственно руководившие нападениями на русские села и убийствами и понимавшие, что за свои преступления придется отвечать. Они то и увлекли в бегство своих соплеменников. Постаралась тут и китайская агентура, имевшая свои интересы, собственные интересы имели и пограничные региональные китайские власти, завлекавшие киргизских беженцев и обещавшие им многие блага. Со стороны китайцев к беглецам предъявлялось лишь одно требование – чтобы среди киргизов не было русских пленных. Это требование сказалось самым трагическим образом на судьбе несчастных русских людей: киргизы “поспешили отделаться от них… почти все русские были убиты [ими] до вступления на китайскую территорию”[29]. Русским дипломатам удалось спасти лишь 65 человек.

А китайцы, обобрав киргизов до последнего, без скота, чуть не голых выгнали обратно. Вот тут уж начались действительные страдания беженцев, которые закончились бы ещё трагичнее, если бы не подоспела русская помощь и русские люди кормили, лечили, помогали обустроиться недавним своим врагам.

Жаль, что трагические события прошлого служат для политиканов и лжеученых поводом для нагнетания ксенофобии. Долг научных исследователей, общественных деятелей видеть те или иные былые события во всей полноте, а не выбирать из прошлого факты только по своему вкусу, а тем более, не извращать и не фальсифицировать их.

Юрий Флыгин, историк

[1] Новое время, 12 августа 1916, № 14524.