Недавний всплеск заявлений из Европы про тождество нацизма и коммунизма выделился пронзительностью криков и полным отсутствием внятных аргументов. Так давайте разберемся, откуда пошел нацизм.
Понятно, чем вызван нынешний «наезд». Речь идет о практике вытеснения негативной информации, несовместимой с психической устойчивостью индивида (или сообщества). Такая информация табуируется, забывается, а лучше – переводится на другой объект. Этим объектом и стала Россия для Европы, стремящейся забыть, как ночной кошмар, своего идейного брата и бывшего хозяина – Адольфа Гитлера.
Латышские легионеры
Хотя все попытки забвения постоянно дают сбои не только на идейном уровне (об этом позже), но и даже на уровне «оговорок по Фрейду», совершаемых на бессознательном уровне. Такой последней оговоркой, конечно же, стала дата продления евросанкций против России 22 июня – в день нападения объединенной Гитлером Европы на Россию, существовавшую тогда под названием СССР. Зная косность брюссельской евробюрократии, трудно предположить здесь какой-то умысел – скорее это знак судьбы, каинова печать преемственности между гитлеровской объединенной Европой и нынешней ее вашингтонской версией в виде ЕС.
Какой же скелет в шкафу не дает покоя Европе, старательно пытающейся винить во всем Восток? Каких аналогов она боится и почему именно Гитлера до сих пор демонизируют (могли бы, как те же «свидомые» укры, возвести его в ранг героя)? Какую-то функцию в идейной евроконструкции Гитлер исполняет до сих пор, являясь неким каналом сброса негатива, что реально ставится Гитлеру в вину?
Захватнические войны с миллионами жертв? Вряд ли, тогда чем лучше признанные «великими» захватчики — от Александра до Наполеона? Конечно, в их времена не было таких вещей как массовые бомбежки Варшавы, Сталинграда, Ковентри и других с миллионами жертв. Но ведь и «цивилизованный ответ» союзников был ничем не лучше – не говоря даже о Хиросиме и Нагасаки, вспомним о Дрездене, Кельне и других немецких городах, стертых буквально в пыль вместе с жителями. Практика «dehousing» — это, как известно, не нацистское изобретение.
Так что дело – не в методах войны, а в ее декларируемых целях, идейной базе. Нюрнбергский процесс не зря заклеймил немецкий фашизм как идеологию человеконенавистническую и предельно расистскую, открыто ставящую задачи полного или частичного истребления других наций и народов. Этим фашистская Германия отличалась даже от своих союзников – тех же японцев, например, проповедовавших «объединение восьми углов мира под одной крышей» (во что это выливалось на практике – другой вопрос).
Германский нацизм такими двусмысленностями не заморачивался, прямо и жестко декларируя превосходство «арийской расы» над остальными и диктуя, какие нации подлежат полному уничтожению (евреи, цыгане), а какие – частичному (французы, поляки, прибалты, русские, украинцы). Мотивировалось это необходимостью предоставить «расе господ» т.н. Lebensraum – жизненное пространство.
Давайте вспомним, чем представлялся немцам Lebensraum в фашистской версии – правильно, богатыми фермами, на которых трудятся какие-нибудь украинские рабы (почему-то Гитлер мечтал именно о рабах — украинцах. Им, по его выражению, за труд собирались давать стеклянные бусы, или что там еще любят дикари). Картина прямо идиллическая, но на середину ХХ века никак не тянет – какая-то смесь феодализма с рабовладельческим строем. В ХХ веке развитие страны определялось уже не сельским хозяйством, а промышленностью, технологическим потенциалом и уровнем образования и науки. Сельское хозяйство к 40-м гг. вплотную подошло к технологическому скачку, приведшему к перепроизводству продукции без увеличения посевных площадей (за их сокращение в Европе начали платить фермерам спустя каких-нибудь 20 лет после окончания войны).
Вряд ли стоит гадать, зачем понадобилась такая архаичная идея теоретикам «третьего рейха», не грешившим вообще-то недооценкой технологических факторов в других областях. Достаточно вспомнить время появления самой концепции Lebensraum, озвученной, как известно, в 90-х гг. XIX века. Дело тут – не столько в специфике германской геополитической мысли, старательно «повторявшей зады» аглосаксонских теорий, и прежде всего, школы Макиндера, для которой переоценка географических факторов была своего рода фирменным знаком. Дело – в самой Германии, к концу XIX века нарастившей мускулы экономики и определявшейся с выбором путей дальнейшего развития по типовой схеме «следуй за лидером».
Лидер был тогда в мире один – Британская империя, находившаяся в пике своего могущества, раздвинувшая свои пределы за счет покоренных и истребленных народов чуть ли не на полмира. Британское сочетание промышленной метрополии с аграрно-ресурсной колониальной периферией (по большому счету – копия Римской империи) стало тем лекалом, по которому кроились колониальные планы и акции кайзеровской Германии – до тех пор, пока поражение в Первой мировой войне не положило им конец.
Но, как известно, мечта о халяве неистребима – и старую идею об уютных хуторках с бесправными рабами вбросили немецкому обывателю веймаровских времен, уставшему от послевоенной депрессии, безработицы и нищеты. С обоснованием нацистам особо напрягаться не пришлось – к тому времени Европа (в лице, прежде всего, англосаксонского авангарда) уже располагала вековым опытом по этой части. Как в области расчистки «жизненного пространства» (геноцид), так и в области идейной базы для обоснования этой расчистки (расизм).
На последнем остановимся особо. Христианская религия, сформировавшая европейскую цивилизацию, изначально не признавала неравенства рас и народов (вспомним «несть ни эллина, ни иудея»). Человек как существо, сотворенное по образу и подобию Божию, был вознесен на высшую ступень в иерархии живых существ. Этому тезису в ходе колониальной экспансии была суждена нелегкая судьба – именно он во многом сформировал водораздел между такими ветвями христианства как католичество и протестантизм.
Даже на самый беглый взгляд колониальная практика католических и протестантских стран различались радикально в отношении покоренных народов. Если англосаксы принципиально не селились рядом с коренными жителями (не говоря уже о смешанных браках), то католики-испанцы (португальцы) демонстрировали иной подход. Обращая другие расы в христианство, селясь с ними рядом и смешиваясь с ними, они за столетия сформировали Латинскую Америку как континент энергичных полукровок – креолов, метисов, мулатов. В отличие от американцев, добившихся практически полного уничтожения индейских племен.
Сейчас уже трудно определить, что первично – курица или яйцо? Теория расового неравенства или англосаксонская колониальная практика? Одно бесспорно: исторически появление первых расовых теорий в Англии не сильно отстоит по времени от путешествия «Мэйфлауэра». Тот же известный всему миру политэконом Уильям Петти, доказывавший в 1676 г. в «Лестнице творения» разницу в устройстве ума между европейцем и африканцем, обратился тогда к этой теме не случайно. Как и менее известный Уильям Тайсон, написавший в 1708 г. труд с говорящим названием «Орангутанг или анатомия пигмея». Спрос рождает предложение.
С тех пор над идеей неполноценности неевропейских рас пытливая европейская мысль билась долго и неустанно, обосновывая целесообразность их уничтожения с целью цивилизованного освоения занимаемых земель. На решение задачи были пущены лучшие силы – великий зоолог Жорж Кювье, великий философ Герберт Спенсер и многие другие. И все-таки пасьянс не складывался: необходимость уничтожения «цветных рас» никак не вытекала из того набора обвинений в адрес их представителей – от упреков в умственной неполноценности до инвектив по поводу «неправильной» сексуальной жизни. Тот же Герберт Спенсер в «Социальной статистике» (1850 г.) громогласно славит империализм за уничтожение низших рас: «Силы, трудящиеся над осуществлением великой схемы совершенного счастья, не принимают во внимание отдельные случаи страдания и уничтожают ту часть человечества, которая стоит на их пути». Звучит пафосно, но аргументации нет – какое-то провидение, которое вместо Бога рулит судьбами дикарей? Бездоказательно и даже по тем временам ненаучно.
Не дальше продвинулся и другой теоретик – Роберт Нокс, выпустивший в том же 1850 году книгу «Человеческие расы: фрагмент». Исходная посылка – утверждение о том, что с начала истории темные расы были рабами тех, у кого кожа светлее. Тезис, как минимум сомнительный, а дальше – вообще сплошной полет фантазии: к «темным расам» причисляются все небелые народы, включая китайцев и монголов. Перспективы у них понятные: уничтожение и вымирание, масштабы которых особенно вдохновляют автора – о них он пишет буквально взахлеб. Что тут можно сказать? Конечно, ксенофобия и неприязнь к другим народам стары как мир. Но именно англосаксы впервые придали им наукообразие, предъявив остальному миру счет в виде своих примитивно обнаученных «хотелок».
Однако всякое блуждание в потемках рано или поздно заканчивается. В итоге на выручку запутавшимся в аргументации английским расистам пришел сам Чарльз Дарвин. В «Происхождении человека» (1871 г.) он провел параллель между исчезновением народов в ходе колонизации и исчезновением биологических видов в ходе естественного отбора. И все: вопрос закрылся, ничего не попишешь – закон природы.
Освященный высшим авторитетом науки, расизм прочно вошел в политический дискурс. Причем не стеснялись даже в официальных формулировках: одна из самых классических принадлежит лорду Солсбери, премьер-министру Великобритании: «Мы можем приблизительно разделить все нации мира на живых и умирающих…живые нации присваивают территории умирающих».
В такой ситуации обсуждать (тем более – осуждать) истребление целых народов в цивилизованном европейском обществе стало как-то неловко. Дискуссии переключились на детали: например, на сравнительный анализ эффективности тех или иных технологий уничтожения «темных рас». Бенджамин Кидд, посвятивший этой теме бестселлер того времени «Социальная эволюция» (1894 г.) отдает пальму первенства англосаксам – глобальным лидерам по уничтожению «нецивилизованных» народов. По мнению Кидда, англосаксонский империализм, ведомый импульсами своей цивилизации, отправляется в чужую страну, чтобы разрабатывать ее природные ресурсы. Все остальное – неизбежное следствие (фразы звучат прямо – таки пророчески и современному читателю о многом напоминают).
Впрочем, ниша для критики колониальных зверств в Европе все-таки сохранялась. Когда речь шла не о своих захватах, а о чужих. Тут уж, в полном соответствии с двойными стандартами, английские газеты клеймили варварство германских колонизаторов, превознося своих за твердость в несении «бремени белого человека». И наоборот.
В итоге можно констатировать, что к моменту появления концепции Lebensraum Европа уже давно располагала полным набором расовых теорий, подкрепленных самой авторитетной научной аргументацией. А также широчайшей практикой масштабного истребления народов и племен на протяжении столетий. Что нового могла здесь добавить Германия?
Да по сути, ничего. Основной задачей было приспособить английские наработки под практические нужды германской политики и учесть те внешние ограничения, с которыми эта политика сталкивается.
Такие, например, как абсолютное лидерство Британской империи, со сверхмощным флотом которой в конце XIX века не решался тягаться никто. Выход был найден без труда: вместо рискованной войны с Англией Lebensraum предложили расширить за счет таких «отсталых» народов как чехи, словаки, словенцы, сербы, которые должны были прекратить свое «бесполезное для цивилизации существование».
Несколько сложней было дать идейный отклик на традиционный немецкий антисемитизм со всеми его градациями – от бытовой ненависти маргиналов до тайных мечтаний элиты по «отжиму» еврейских капиталов и активов. Здесь не годилась логика англосаксов, объявлявших остальные народы примитивными. К германским евреям, занимавшим видные позиции в интеллектуальной жизни страны, эта формула не подходила – особенно если учесть, что именно эти позиции были предметом зависти многих немцев, занятых в науке и творческих профессиях.
Но сумрачный германский гений справился с задачей и подогнал эту нестандартную ситуацию под заранее заданный ответ. Автор концепции Lebensraum Фридрих Ратцель в своей книге «Политическая география» (написанной в 1897 г. в целом по английским лекалам), в еврейском вопросе сделал неожиданный кульбит. В отличие от других народов, уничтожения (порабощения) которых требует захват «жизненного пространства», евреи были причислены к другой группе – кочевых народов, которые не могут предъявить права на жизнь. К этому загадочному подвиду (подлежавшему, разумеется, полному истреблению) были причислены также цыгане и кочевые племена Южной Африки (несуразность подборки очевидна, с креативом у автора были явные проблемы).
Кроме этой «находки», в творении Ратцеля нет никаких различий с типовыми расистскими опусами времен Британской империи. Тут и «право сильного», и необходимость расширения «растущего народа», и «выселение и убийство» других народов как средство решения этой проблемы. Известно, что в 1924 г., когда Гитлер в тюрьме писал «Майн кампф», книга Ратцеля у него была. Но даже если бы он ею не располагал, вряд ли «Майн кампф» выглядел бы как-то иначе. Вся атмосфера конца XIX века, в которой сформировался Гитлер и его приспешники, была пропитана расизмом, расовыми идеями и концепциями насквозь.
Избежать в те годы расизма для политика «мейнстрима» было, наверное, не легче, чем в наши дни такому же политику отказаться от заменивших расизм норм «политкорректности». Этот тошнотворно-фальшивый продукт выполняет роль «идейного дезодоранта», вышибая из памяти народов запахи крови, пороха, резерваций и других подробностей межрасового общения.
Правда, иногда и это не помогает, и от западных политиков нет-нет да повеет чем-то традиционным – как от инициатив ЕС по уничтожению судов с иммигрантами (выносившихся на Совет Безопасности ООН и снятых по настоянию России).
Но дело здесь не только в политкорректности – она, в конце концов, только один из инструментов, не более. Такой же, как навязывание параллелей между нацизмом и коммунизмом, например. Важнее другое – зачем это делается, почему Европе так нужно вытеснить эту правду?
Цель здесь – не в том, чтобы стереть память о нацизме вообще (да и это невозможно, во всяком случае, пока). Что по-настоящему нужно Европе – это убедить себя и мир, что нацизм – это Гитлер, и ничто другое. Что до него нацизма не было, а после – не осталось. Добившись этого, Запад не только обретет душевный комфорт – похоронив «скелеты в шкафу», он избежит репутационных рисков и надеется приобрести индульгенции на будущее.
Отсюда – плохо пока еще различимый акцент Запада на холокост как главную вину нацизма. Отсюда – массовые паломничества лидеров Запада именно в Аушвиц как место массового истребления евреев (а не русских, поляков и других). Сводя нацизм к холокосту (явлению для Европы уникальному), его выводят из европейской политической традиции (плотью от плоти которой он на самом деле является). Идет просто передергивание политических карт – миру предлагают всерьез поверить, что целью нацизма был не захват территорий и уничтожение населения целых стран, а просто «решение еврейского вопроса».
Как будто для этого было мало охранных частей СС – для чего тогда Германия собирала силы всей континентальной Европы, формировала многомиллионную армию, из сотен дивизий, тысяч танков и самолетов?
Вопросы эти очевидные, но на Западе стараются ими не задаваться. Потому что ответы на них (тоже очевидные) создают неудобства. Вряд ли в Европе найдется хоть один политик, способный признать, что в целом нацизм – это обычный европейский империализм, ничем не отличающийся от того же англосаксонского – как довоенного, так и послевоенного, замешанный на классическом расизме европейского образца. И повторить вслед за Ханной Арендт, что империализм нуждается в расизме как единственно возможном оправдании своих действий.
А то, что поводов для своего расизма и ксенофобии Запад за свою историю находил сколько угодно – это мы уже знаем. От строения черепа до политических (и даже сексуальных) симпатий. И та же «борьба за демократию против коммунизма» — не какое-то нововведение, тот же Гитлер тоже советские народы «от коммунизма освобождал».
Теми же методами «освобождала от коммунизма» вьетнамцев армия США. В последнее время США к «демократическим ценностям» добавили агрессивное навязывание миру сексуальных отклонений в качестве нового стандарта бытия; Барак Обама открыто провозгласил цель добиться признания однополых браков во всем мире.
Ясно, что в продвижении идей Содома и Гоморры Штаты стесняться в средствах не будут; пример бойкота зимней Олимпиады в Сочи доказал это наглядно (и это – только начало).
Так что классический расизм, мутировавший в современных условиях и выродившийся в ксенофобию широкого профиля, еще долго будет отравлять воздух нашей планеты.
Сергей Рогинко,
эксперт Института Европы РАН
