Как погибла империя Бобура

Любопытное исследование о причинах падения империи Великих Моголов появилось в России. Много поучительного для нынешних политиков.

-Индия представляла лакомый кусок для экспансии. Она уже восстановилась после страшного нашествие Тимура в Северную Индию (1398 г.), сопровождавшееся массовой резней, голодом, чумой и политическим хаосом. Здесь наблюдался подъем сельского хозяйства на базе новейших технических достижений, заимствованных преимущественно из арабского мира, возникло массовое производство бумаги и хлопковое текстильное производство.

Индийские купцы успешно торговали с Восточной Африкой, Ближним Востоком, Западной Европой, со странами Юго-Восточной Азии и Китаем. Именно на Индию с ее несметными богатствами были устремлены глаза алчных торговцев всей Южной Европы.

Символично, что назначение Васко да Гамы португальским вице-королем Индии (1524 г.) произошло почти одновременно с окончательным утверждением падишаха Бабура в Дели (1526 г.). В дальнейшем  неуклонное продвижение христианской Европы с юга на север индийского субконтинента шло параллельно с наступлением исламского Турана с севера на юг Индии. Этому столкновению было суждено предопределить будущее всей индийской цивилизации.

От Бабура до Акбара

Бабур и Васко да Гама, разумеется, никогда лично не встречались и, вероятно, даже не знали о существовании друг друга. Бабура по понятным причинам гораздо больше интересовала Евразия, чем Западная Европа; утвердившись в Дели, он даже озаботился направить своего посла далекому великому князю Московии Василию III. Однако, если представить себе встречу двух великих завоевателей Индии, трудно предположить, что упрямый, прямолинейный, догматичный португальский мореплаватель легко нашел бы общий язык с утонченным, разносторонне одаренным, порой даже сентиментальным центральноазиатским авантюристом. Современники отмечали, что, например, запах мускатной дыни вводил Бабура в состояние меланхолии и даже вызывал у падишаха слезы, поскольку напоминал ему о навсегда оставленной родине в Средней Азии.

Бабур никогда не был религиозным догматиком или кровожадным тираном, подобно своему предку Тамерлану. Его лирические стихи относятся к вершинам средневековой тюркоязычной поэзии, а его знаменитая автобиография («Бабур-наме») вообще положила начало новому жанру в исторической литературе.

Бабур прославился не только как талантливый полководец, создатель империи и как поэт, то так же, как незаурядный историк, географ, этнограф, теолог и даже правовед. Бабур переписывался с великим Алишером Навои не как меценат со служителем муз, а как поэт с собратом-поэтом. Едва ли стоит удивляться тому, что как сам Бабур, так и другие первые правители из династии Великих Моголов, исповедовавшие ислам суннитского толка в его среднеазиатском варианте, демонстрировали относительную веротерпимость. Собственно, это была единственная возможность удержать власть над чуждой для завоевателей в этно-конфессиональном отношении страной. Да и сами они едва ли могли считаться образцами исламского благочестия — тот же Бабур любил выпить и отказался от употребления спиртного только после того, как дал соответствующий обет перед одной из своих решающих битв.

Для будущего империи было важно то, что ее создатели отнюдь не являлись дикими, необразованными кочевниками; в Северную Индию на этот раз пришли не орды Чингисхана и даже не войско Тамерлана. Хотя династию Великих Моголов основали тюрки, в культурном отношении эту династию было бы правильнее обозначить как тюрко-персидскую, усвоившую культуру как тюркского Турана, так и персидского Ирана, а также хорошо знавшую и понимавшую многообразный арабский мир. Этот своеобразный тюркско-персидско-арабский сплав обладал исключительной прочностью, который не позволил пришельцам-завоевателям полностью ассимилироваться в индийском населении и раствориться в мощной индийской культуре.

Интуитивно династия пыталась реализовать другую задачу — создать некий продуктивный синтез исламской и традиционной индийской культуры, а также и организации общества. Такую цель ставил перед собой не слишком преуспевший сын Бабура — Хумаюн (1530–1555 гг.), который своим сугубо утилитарным отношением к религии примерно на полвека опередил знаменитого французского короля Генриха IV: чтобы получить военную поддержку с стороны могущественного иранского шаха в Афганистане, он с легкостью перешел из суннизма в шиизм.

Особенно продвинулся здесь внук Бабура Акбар Великий (1556–1605 гг.), которого с полным правом можно назвать самым выдающимся представителем династии. Он не только резко расширил территорию империи, превратив ее в неоспоримого регионального гегемона, но и осуществил множество прогрессивных административных и социальных реформ, направленных на развитие ремесленного производства и сельского хозяйства, на поощрение наук и искусства, на создание устойчивых государственных институтов и обеспечение равенства своих подданных перед законом.

Акбар — первый из правителей династии, рожденный непосредственно в Индии (точнее, на территории современного Пакистана). Для него индийские традиции и индийская история были не пустым звуком и не причудами аборигенов захваченной территории; он даже причислил «фестиваль огней» Дивали и «фестиваль девяти ночей» Дашахра к числу государственных праздников своей империи.

От Акбара до Аурангзеба

За полвека правления Акбара империя Великих Моголов существенно продвинулась на юг индийского субконтинента, включая Бенгалию и часть плоскогорья Декан, был вновь отвоеван почти потерянный ранее Кашмир. Военные победы Акбара, как ранее и победы Бабура, в немалой степени связаны с широким использованием в армии Великих Моголов самых современных видов вооружений, включая мушкеты и пушки; по своей огневой мощи армия султана многократно превосходила всех своих реальных и потенциальных противников(в скобках отметим, что использование новейшей артиллерии стало решающим фактором и в утверждении португальского присутствия на юге Индии).

Однако территориальные притязания Акбара не были безграничными; во многих случаях он не включал покоренные княжества в состав империи, предпочитая создавать буферные полузависимые государства, своего рода «пояс безопасности» для центрального ядра имперской конструкции. Возможно, падишах нуждался в таком поясе, предвидя неизбежность дальнейшего проникновения европейцев в прибрежные регионы южной Индии. Кроме того, мудрый властитель хорошо понимал, что безграничная экспансия и неизбежно сопутствующая такой экспансии растущая пестрота контролируемой Моголами территории не позволит ему рассчитывать на устойчивую консолидацию своего государства. А именно такая консолидация и была целью правления Акбара Великого.

Основные реформаторские достижения Акбара приходятся на вторую половину его правления (1574–1605 гг.). Исключительно важным шагом стала отмена т.н. «джизьи» — дополнительного налога на индуистов и других индийцев, не пожелавших принять ислам. Великий Могол тем самым признал равенство всех подданных империи перед законом и равноправие всех многочисленных религиозных конфессий, исповедуемых в его государстве.

Более того, Акбар не боялся привлекать раджей-индуистов на ключевые посты в военной и гражданской администрации, поощрять религиозные диспуты и финансировать из государственной казны строительство не только мечетей, но и индуистских храмов, а на юге, где все сильнее чувствовалось европейское присутствие, — даже и католических церквей. Реформаторство Акбара в религиозной сфере зашло так далеко, что он при поддержке выдающегося теолога и своего великого визиря Абу-ль-Фадль Аллами (Абу-ль-Фазла) даже попытался создать новую синкретическую религию, сочетавшую в себе элементы ислама, индуизма, древнего джайнизма, зороастризма и христианства.

Большую роль в стабильности государства играли такие факторы как единообразие налоговой политики, единая система мер и весов, масштабное дорожное строительство и поощрение внутренней торговли, формирующей единый рынок. По некоторым оценкам, численность населения индийского субконтинента к началу XVII столетия достигла 140 млн человек, причем на империю Великих Моголов приходилось около 100 млн (для сравнения — население всей Западной Европы на этот момент не превышало 40 млн).

Империя Великих Моголов могла бы через два три поколения превратиться в мощное централизованное государство, способное успешно конкурировать с ведущими европейскими державами и противостоять их натиску на юге Индии. Сословия постепенно заменили бы касты, а общие для всех подданных законы вытеснили бы нормы, основанные на разнородных местных обычаях и традициях. На место региональных феодалов пришли бы назначаемые в Дели чиновники, а растущая прослойка ремесленников и торговцев превратилась бы в опору трона Великих Моголов. Но…

Ближайшие продолжатели Акбара — его сын Джахангир (1605–1627) и его внук Шах Джахан (1627–1658) — не стремились развить достижения своего великого предшественника, не одобряли экуменизма и просвещенного абсолютизма Акбара Великого, хотя и не решались открыто выступить против его исторического наследия.

Правление этих потомков Бабура отмечено многочисленными дворцовыми интригами и заговорами, периодическими восстаниями как индийских князей, так и мусульманских вельмож, смутами на окраинах империи и конфликтами с соседними государствами. В памяти последующих поколений главным достижением Шаха Джахана осталась не его государственная деятельность, а жемчужина индийской архитектуры — знаменитый мавзолей Тадж-Махал в Агре, воздвигнутый над гробницей его любимой жены.

Историки по-разному оценивают итоги деятельности ближайших потомков Акбара. Но на фоне резко ускорившегося хода европейский истории представляется справедливым заключить, что династией Великих Моголов была упущена вся первая половина XVII века, которая при других обстоятельствах могла бы закрепить достижения Акбара в модернизации государственного управления и в преодолении этнических и конфессиональных конфликтов.

Если Акбар Великий еще мог восприниматься европейскими монархами как равный им по положению и статусу государь, то на его потомков европейцы все чаще смотрели как на «туземцев», подлежащих просвещению и колониальной опеке.

Отчаянной попыткой остановить кризис империи Великих Моголов стало растянувшееся на полвека правление Аурангзеба (1658–1707 гг.), сына Шаха Джахана.

Он был в своем роде выдающей фигурой. В нескольких кровопролитных сражениях разбил опасных конкурентов, железной рукой навел порядок в своем окружении, решительно искоренял мздоимство и казнокрадство, вел многочисленные и успешные завоевательные походы ради пополнения казны. При нем территория империи достигла размеров, беспрецедентных для всей истории существования на территории Южной Азии единых централизованных государств.

По энергии, целеустремленности, работоспособности и разносторонности интересов его можно сравнить с правившим примерно в то же время в России Петром I (1682–1725 гг.) или с китайским императором династии Цинь Канси (1662–1723 гг.). Но именно долгие годы его правления привели к тому, что упадок империи Великих Моголов стал окончательно необратимым.

От Аурангзеба до Бахадур-шаха

Аурангзеб  оказался самым фанатичным и нетерпимым представителем династии Великих Моголов. Новый правитель империи поставил перед собой задачу максимально подавить все религии, кроме учения Пророка. Никто из династии Великих Моголов не проявлял такого рвения в разрушении индуистских храмов, в преследовании «иноверцев», в религиозно мотивированных чистках армии и государственных учреждений. Вновь была введена джизья, вызывавшая всеобщее негодование и восстания индуистских подданных.

Любопытным новшеством Аурангзеба было создание службы исправления общественных нравов, насколько можно судить — впервые в индийской истории. Она пристально следила за за городскими базарами,  пресекая богохульства, азартные игры, употребление алкоголя и опиума. Сам придерживавшийся аскетического образа жизни падишах настойчиво требовал такой же скромности и от других. Музыканты, художники, философы и танцовщицы были решительно изгнаны из дворцов знати, их место заняли толкователи священных исламских текстов.

Поделив своих подданных на «правоверных» и «неверных» (в число последних вошли не только индусы, составляющие большинство населения империи, но также и мусульмане-шииты), владыки империи невольно запустили процесс распада своего государства.

Например, именно в противостоянии Великим Моголам сложилось учение сикхизма и даже сформировались сами сикхи как этноконфессиональная группа. Радикализация ислама неизбежно провоцировала встречную радикализацию индуизма, создавая замкнутый круг все более жесткого и бескомпромиссного противостояния двух главных конфессий Индии.

Другая причина ослабления власти-каждая смена падишаха становилась серьезным испытанием для империи, не говоря уже о том, что она почти неизбежно сопровождалась физическим устранением многочисленных родственников нового владыки.

История сохранила примечательный эпизод раннего периода жизни империи: когда тяжело болел сын  Хумаюн, Бабур попросил Аллаха обменять жизнь сына на свою собственную. В тот день, когда сын выздоровел, Бабур заболел и вскоре умер (ему было всего 47 лет).

Это трогательное проявление отцовской любви было бы совершенно немыслимым позже: сыновья падишахов бунтовали против своих отцов, а отцы, в свою очередь, никогда не спешили уйти на покой и не останавливались перед самыми суровыми наказаниями непокорных сыновей, включая показательные казни, ослепления и пожизненные тюремные заключения.

В войнах Аурангзебу против государств Центральной Индии было суждено провести последние двадцать шесть лет свой жизни. Началась агония империи Великих Моголов, хотя в ее сохранении были заинтересованы конкуренты Британии-в первую очередь Франция.

Кстати, известный французский путешественник и врач Франсуа Бернье в течение двенадцати лет был личным врачом Аурангзеба, оставив очень ценные воспоминания как о самом падишахе, так и о его империи. Однако уже после Семилетней войны (1756–1763 гг.) у Лондона в Индии не осталось сильных соперников, а Британия к этому времени не нуждалась в Великих Моголах как в полноценных партнерах, шаг за шагом превращая династию в пышную декорацию собственной колониальной администрации.

После эпохи Аурангзеба на троне империи сменилось много бесцветных фигур, все больше превращаясь  в марионеток британской Ост-Индской компании.  

В 1739 г. — всего через тридцать два года после смерти Аурангзеба — персидский Надир-шах разграбил Дели и увёз Павлиний трон — символ богатства и власти династии Великих Моголов. Это событие считается историками моментом фактического распада Могольского государства.

 Последним падишахом Индии из династии Великих Моголов стал Бахадур-шах II (1837–1857 гг.). Его власть была чисто номинальной, уже разменяв девятый десяток лет, он оказался (скорее всего, вопреки своей воле) вовлеченным в Индийское восстание 1857–1858 гг.: сипаи заставили Великого Могола подписать воззвание, сообщающее о восстановлении имперской власти и призывающие индийцев объединиться в борьбе с британскими колонизаторами. Впоследствии падишах вместе со своей семье пытался бежать из Дели, но был перехвачен англичанами, причем два его сына и внук были незамедлительно расстреляны без суда и следствия прямо на глазах у старика.

В итоге последний Великий Могол был предан военному суду, признан виновным в участии в восстании и сослан в Рангун — столицу недавно покоренной британцами Бирмы.

 Там он и скончался спустя пять лет, причем место его захоронения было засекречено колониальными властями во избежание нежелательного паломничества и случайно обнаружено уже в конце XX века.

 Так завершилась растянувшаяся почти на четыре века история одной из величайших средневековых династий Востока и не сбылась мечта ее основателя-вернуться в Фергану и вернуть Самарканд…

Андрей Кортунов, кандидат исторических наук, гендиректор Российского совета по международным делам