Бишкекский саммит ШОС в полной мере подтвердил жизнеспособность объединений, опирающихся на тенденцию к усилению регионализма в современном мире.
Такое усиление в немалой мере связано с тем, что в новом веке наблюдается ослабление центро-периферической структуры мировой экономики и политики. Крепнут, с другой стороны, связи между незападными странами, более близкими друг другу по уровню и целям развития.
В немалой мере это вызвано подъемом Китая – независимого, активного и мощного игрока, давно исповедующего доктрину полицентричного мира.
От адаптации к мировой экономике, завершившейся вступлением в ВТО в 2001 году, Пекин перешел к ее освоению. Взаимодействуя на равных со старыми центрами, Китай фактически создал самостоятельную подсистему в международном разделении труда. Он стал крупнейшей промышленной и торговой державой, прочно привязал к себе ближние и многие дальние страны. Его экономическая экспансия, усиление которой совпало с финансовым кризисом на Западе и неудачами США на Среднем Востоке, вызвала на рубеже нулевых и десятых годов резко негативную реакцию Вашингтона. В результате тенденция к полицентризму приобрела еще и оттенок новой биполярности.
Эта биполярность во внешнеполитическом плане поддерживается Россией, активно отстаивающей идеи национального суверенитета. В частности, последовательная политика Москвы в сирийском и других вопросах оказывает благоприятное воздействие на международные отношения, позволяя относительно слабым странам полнее использовать преимущества полицентризма. Это в полной мере касается стран Центральной Азии, которые в лице усиливающегося Китая и стабилизирующей региональную обстановку России обрели надежных и заинтересованных партнеров.
После кризиса 2008-2009 гг. становится общим признание того факта, что начавшийся в 1970-е годы неолиберальный этап во внутренней и внешней политике западных стран оказался периодом сдерживания развития и массового падения темпов экономического роста. Ведомая Западом глобализация, позволила лишь небольшой группе стран и территорий повторить, вслед за послевоенной Японией, траекторию успеха ориентированной на внешние рынки экономики. Парадоксальным образом глобализация привела к застою в самой Японии, образованию обширной «серой зоны» забытых державами стран в третьем мире, росту числа несостоявшихся государств и, наконец, крупным сбоям в экономической динамике в самих развитых странах.
Статистически значимыми и успешными противовесами неолиберальной глобализации оказались в последние четверть века Китай и Индия, которые даже в силу своих размеров не могли быть интегрированы в западоцентричную (двухъядерную – США, ЕС) мировую экономику. В результате начал формироваться полицентричный мир, а яркое превращение КНР в его новый центр фактически означало преодоление политики сдерживания развития.
Страны АСЕАН также добились существенных результатов в независимом развитии (в том числе коллективном региональном), что, помимо прочего, снизило роль «глобальных» институтов – МВФ, МБРР и ВТО, сделав их ареной более равноправных и острых дискуссий. Повысилось значение регионального сотрудничества, в том числе в финансовой области. Соответственно, расширяются возможности выбора путей развития и для других государств, тем более что валютно-кредитная монополия Запада, а с ней и возможность диктовать стратегии развития фактически становятся достоянием прошлого.
Выход Китая в число новых могущественных партнеров ряда «забытых стран» третьего мира в первом десятилетии нынешнего века вызвал весьма противоречивое возвращение на сцену старых центров. Но наряду с возобновлением конкуренции за третий мир мы с сожалением увидели еще и череду малопродуктивных сценариев смены режимов, надолго отбросивших назад в социально-экономическом развитии целый ряд мало-мальски благополучных стран.
Тем временем КНР, окончательно освоившись в глобализации, стала ее активным пропонентом.
Так, в числе новых пунктов во внешнем курсе Китая, заявленных на XVIII съезде КПК (2012), стоит отметить призыв к дальнейшей либерализации международного движения товаров и отчасти капитала. «Принимая активное участие в глобальном экономическом управлении, Китай продвигает либерализацию и возражает против всякого рода протекционизма», – отмечалось в докладе Ху Цзиньтао.
Это – вполне назревшая декларация, учитывая нынешний уровень конкурентоспособности КНР. И хотя этот уровень достигнут во многом благодаря десятилетиям протекционистской политики, само превращение Китая в «двигатель глобализации следующей ступени» следует воспринимать без всякой иронии – как закономерный и серьезный качественный сдвиг.
Сдвиг этот сигнализирует о начале интенсивного этапа в экономическом развитии Поднебесной, когда национальному капиталу (сначала государственному, а теперь и частному) становится тесно даже на огромном внутреннем рынке, и он все более энергично устремляется за рубеж, где к его услугам еще и связи с многочисленной, вновь патернализируемой диаспорой – старой и новой.
В Китае, заметим, уже не призывают эмигрантов к политической нейтральности. Так, на международную конференцию хуацяо в Пекине весной 2012 года было приглашено около 500 видных представителей диаспоры. На форуме присутствовали практически все высшие руководители страны, в их выступлениях, помимо прочего, подчеркивалась важность участия зарубежных китайцев в политической жизни стран проживания, «достижения общих целей методами публичной дипломатии».
Китайская экспансия не только продвигает, но и отчасти видоизменяет глобализацию, поскольку в роли «опоздавшего к столу» Пекин вынужден предлагать своим партнерам более приемлемые условия сотрудничества, чем те, что имелись на предыдущем, западоцентричном, этапе этого процесса. Они же, принимая эти условия, вольны торговаться и с другими центрами силы – что, говоря в целом, все-таки оборачивается к выгоде более слабых или просто забытых на предыдущем этапе глобализации участников международных игр. Иначе говоря, с помощью Китая воссоздается пространство для самостоятельного развития и диверсификации его внешних источников.
Одновременно при самом активном участии КНР происходит внешнеполитическое возрождение идей развития, в том числе в деятельности БРИКС, ШОС, региональных организаций развивающихся стран (включая АСЕАН). Критика Запада приобретает практический и конструктивный характер.
Возобновление развития и самостоятельной способности его поддерживать – основное предложение КНР более слабым экономически государствам. В этом новом качестве вдохновителя устойчивого роста Пекин не без оснований декларирует, в том числе в Центральной Азии, что заинтересован не более чем в реальной независимости своих партнеров.
Независимость же не может быть полноценной без воссоздания дееспособных государств и их экономического развития, в том числе инфраструктурного и промышленного, чему Китай готов содействовать и на словах, и на деле – поскольку располагает теперь мощным инвестиционно-строительным и машиностроительным комплексом, уже испытывающим внутри страны дефицит сфер приложения.
В результате действия этих общих тенденций центральноазиатские страны обрели в лице Китая не только важный альтернативный рынок сбыта углеводородов, но и реальный инструмент укрепления своих внешнеполитических позиций – в том числе в отношениях с Москвой, Европой и Вашингтоном.
Недоверие Пекина к усилению позиций в Центральной Азии внерегиональных держав связано с естественными опасениями поддержки ими сепаратизма в Синьцзяне и Тибете, а также возможной дестабилизацией Пакистана и Ирана. Схожие опасения есть и у России.
Характеризуя нынешнюю геополитическую ситуацию в регионе, китайский аналитик Юй Суй пишет:
«Вмешательство в дела Центральной Азии – это стратегический прорыв США после холодной войны. Меры Вашингтона направлены против России, однако следует обратить внимание и на то, что это попытки окружить и изменить Китай. Важность стран Центральной Азии нисколько не уступает значимости государств Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии, поскольку регион имеет тесные связи с китайским Синьцзяном, где подходящих возможностей выжидают многочисленные сепаратисты».
Добавим к этому, что Синьцзян теперь – еще и важнейшая внутренняя топливная база китайской экономики.
«Китай в Центральной Азии, – продолжает Юй Суй, – в большинстве случаев является вспомогательной силой России, а отношение Пекина и Москвы к США в значительной степени зависит от американской политики».
В целом с этой формулой можно согласиться, упомянув о том, что и сама формирующаяся репутация Пекина в Центральной Азии – ключевой параметр всей ситуации внутри и вокруг региона.
Александр Салицкий,
доктор экономических наук, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН, профессор Института стран Востока;
Нелли Семенова, научный сотрудник Центра энергетических и транспортных исследований Института востоковедения РАН
(Продолжение следует)
Источник — Новое Восточное Обозрение
