Зашёл я вчера в «Парк Горького» вечером. И увидел картину, которая открывалась с Андреевского моста…
На Пушкинской набережной было аж три гигантские танцплощадки вдоль реки: на одной танцевали сальсу человек 500, на других двух — ещё больше и тоже какие-то латиноамериканские танцы. Просто люди. Просто танцевали. И вокруг — тоже море людей.
Ни в какой Барселоне столько не танцует людей сальсу, сколько вчера танцевало москвичей. Широченная велосипедная дорожка была забита людьми на всевозможных устройствах для езды, кроме мото и авто. И конечно, по-московски самокатчики всё время пытались нарушить свои границы и проехать по пешеходам, которые уворачивались с весёлым матерком. Невероятное количество детей, и на каждом углу — по самопальной группе с поклонниками вживую. То, что они пели, можно слушать только вживую, но это было весело.
Многие просто гуляли, но, когда я упёрся в гигантскую очередину в Зелёный парк на концерт Агутина, я вообще обмер. За сценой у Агутина ярким светом сияло здание Министерства обороны, и я всё думал: «Лишь бы не ляпнул чего лишнего со сцены», но Лёня просто хором в тысячи голосов спел свои хиты и сказал, что у него день рождения.
Московский вечер сиял. Я не видел даже каких-то пьяных. Все были хорошо одеты и очень веселы. Я запилил видос в кружок в телегу, как это всё выглядит. И тут мне пишет мама: «По какому поводу веселье?»
Чтобы вам было понятно: мы маму вывезли из Донецка четыре года назад, и теперь она в Подмосковье.
Пишу: «Суббота».
Она: «У меня совсем другая обстановка».
— «Вообще-то это «Парк Горького» — как, по-твоему, он должен выглядеть?» — «Я вплотную общаюсь с Донецком, мои ощущения складываются из этих факторов, и они не такие, как у танцующих в «Парке Горького».
После этого я замолчал и думал весь остаток вечера.
Нет, мама, я всё понимаю. Ну вот что, русские должны теперь ходить с опрокинутым лицом в сером рубище по улицам с отключённой подсветкой?
Ну вот что, заткнуть рот уличным музыкантам, чтобы не развлекали народ? Перейти на мороженое блочное мясо, как у нас в камчатской части, где мы жили? И не ходить в театры?
На самом деле ты, как блокадница, помнишь, что в блокадном Ленинграде Шостакович делал премьеру.
Вот этого опрокинутого лица от нас ждут слишком многие — и пошли они на хрен. Мы знаем всё, что происходит каждый день, мы работаем, чтобы всё шло так, как надо. Мы — кто-то молча, кто-то громко — озвучиваем мысль, что, вообще-то, это наша страна, мы будем в ней жить счастливо полной грудью и нам никто не помешает. И когда мы горюем о братьях и сёстрах, то делаем это наедине с собой.
Это не повод отменять «хоп хэй лала лэй», хотя я и не поклонник такой музыки. Именно потому, что слишком много людей хотят нас сделать вечно виноватыми и серыми в темноте и голоде.
Фиг вам, как говорили в одном советском мультфильме.
