Я пришла в салон на маникюр, попала к мигрантке. Ко мне подошла поздороваться моя мастер. Её брат погиб в СВО. Мы говорили об этом, и она плакала, я тоже.
В этот момент я посмотрела на девушку, которая делала мне маникюр, и поняла, что это всё её не касается.
Она живёт среди нас, родила тут, в Москве, уже двоих детей, но её это всё не касается. Потому что мы для неё остаёмся чужими.
В описанной мной сценке — то главное, чего мы в России боимся. Жить с людьми, с большим количеством людей, которые каждый день соприкасаются с нами в метро, в магазинах, на улицах и даже в наших подъездах, которые живут среди нас годами, но остаются чужими.
Мы боимся таких чуждых нам человеческих пузырей в наших городах, которые называют анклавами. И чтобы они не образовывались (а они уже образовались), приезжающие сюда люди просто обязаны знать русский язык и нашу культуру.
Ещё года четыре назад мы в СПЧ обратили внимание на проблему мигрантов. К нам поступило обращение из Обнинска с жалобой на детей мигрантов, которые терроризируют класс.
Мы туда приехали и обнаружили проблему ещё большую. В каждом классе каждой школы этого города учились дети мигрантов, не говорящие по-русски. Потому что по-русски не говорили их родители.
Их отцы работали где-то на стройке, в такси или доставке, а матери сидели дома. Учителя жалели этих детей.
Согласитесь, ребёнок семи лет не виноват в том, что родители привезли его в чужую страну и воткнули в школу, где преподают предметы на чужом языке. Но всё-таки учителя жалели и русскоязычных детей, которые ждали, пока учитель объяснит приезжим детям значения слов и только потом приступит к предмету. Дети теряли время, а могли бы готовиться к олимпиадам.
В СПЧ мы заговорили о том, что в регионах с высоким миграционным притоком нужно открывать центры социальной, культурной и языковой адаптации, где можно за собственные деньги обучать детей русскому языку.
Нужно признать, что дети, не владеющие русским, — это дети с особыми образовательными потребностями. В школах должны быть адаптационные классы, чтобы эти дети не тянули вниз других. И вот два дня назад Минпросвещения озвучивает статистику: более 10% детей мигрантов по завершении учебного года не владеют русским языком.
Мы ещё говорили о том, что завоз мигрантов должен быть обоснованным и если бизнесмен решает их завезти, то он должен нести за них ответственность. А не так, что приехал мигрант по приглашению на стройку — через месяц ему не понравилось, и он ушёл в доставку.
Ещё через месяц он стал безработным. И что он будет делать на улицах наших городов?
Мы предлагали даже приглашать специалистов без семей, члены которых становятся обременением для нашего бюджета.
Но сколько бы ни было проблем в миграционной сфере, все они вытекали из одной — коррупции. С нею сталкивались мигранты, едва заезжая в нашу страну. Это касалось и экзаменов на знание русского, отданных до недавнего времени частным конторам, и «резиновых» квартир, и незаконного получения видов на жительство.
А вот это уже дело наших рук. И вот такими с порога нас видел мигрант. Поэтому я всегда повторяла и сейчас повторю: мы боремся не с конкретными людьми, а с проблемой, решения которой есть.
И если всё делать правильно, как сегодня говорил президент, то, когда мы в очередной раз заговорим о наших бедах, мигрант — человек, который давно живёт в нашей стране, получил гражданство, рожает детей в наших роддомах и пользуется маткапиталом, — будет плакать с нами. Правда, тогда он уже не будет мигрантом — он будет своим, откуда бы он ни приехал.
Марина АХМЕДОВА
В принципе, автор права