Для меня 2 мая 2014 года был страшным днем. До этого момента все выглядело неким карнавалом. Ну, во всяком случае, из Москвы так казалось.
Да, в этом карнавале уже была кровь, но это все еще было похоже на карнавал. И, казалось, был шанс просто “разойтись по домам”…
На самом деле, уже не было этого шанса, но внешне сохранялись иллюзии.
2 мая изнутри, из потаенных уголков души значительной части украинского общества (не народа, этничность тут точно не играла роли, – именно общества), вырвался зверь.
Которого мы 8 лет пытались посулами и уговорами, иногда кнутом загнать обратно. Нам было страшно этого зверя видеть. Один народ, да… Почти зеркало. И мне было страшно на этого крепчающего зверя смотреть.
А он, этот зверь, ел, причмокивая, крепчал, наглел…
И мы поняли, что единственный шанс на мир, – это убить зверя-людоеда.
Но родился он тогда, – 2 мая 2014 года из беснования упырей вокруг горящего Дома профсоюзов. Из этой страшной копоти, исходившей из только что сгоревших человеческих тел, из ликования одних и молчания других.
Такие дела.
2 мая 2014 года в одесском Доме Профсоюзов погибло 48 человек: кто-то от удушья на месте, кого-то добили металлическими прутьями и деревянными палками, кого-то пристрелили просто так, кто-то скончался позже. Они точно знали, что нацизм на Украине есть.
Правоохранительные структуры начали вменять вину пострадавшим в Доме Профсоюзов сепаратизм, создание Одесской народной республики, терроризм, называли их агентами Кремля, ФСБ и т.д.
Виновных не нашли и никак не наказали. Виновато также безразличие, с которым сами одесситы жили все эти годы.
Я как-то задала вопрос одной своей знакомой одесситке: “Почему мы, помним про Одессу 02.05.2014, а вы, одесситы, нет?” На что она мне ответила: “А нам сказали, что там одесситов не было, там были сепаратисты с российскими паспортами.”
И тут и я поняла, что нацизм на Украине есть.
