Мало какой из новых символов вызвал столько раздражённых и даже ехидных возражений, сколько День народного единства – 4 ноября. Противники праздника, переписывая друг у друга, в сотый раз повторяют те же доводы. В действительности же день 4 ноября был выбран безошибочно.
Одни уверяют, что он придуман в качестве замены 7 ноября, другие, впервые в жизни порывшись в томах Соловьёва, Ключевского и Платонова, доказывают, что в этот день (22 октября по календарю XVII века) не произошло ничего судьбоносного; захватчики лишь четыре дня спустя, 26 октября, подписали капитуляцию, выпустив из Кремля московских бояр (включая Романовых) и других знатных лиц, а сами сдались ещё днём позже. Если, мол, и обсуждать какой-то день, то 9 ноября.
Патриарх Гермоген на памятнике «Тысячелетие России» в Новгороде
В действительности же день 4 ноября был выбран безошибочно, лишний раз подтверждая: при выборе праздничных дат следовать надо не за формальной хронологией и астрономией, а за народным инстинктом. Спросим себя: откуда взялся отмечаемый 22 октября по старому стилю (т. е. как раз 4 ноября по новому) праздник Казанская осенняя, он же Казанская Пречистая, он же Матерь Казанская? Ведь день Явления Казанской иконы Божией Матери у нас отмечают летом, 8 июля по старому стилю.
Это имеет прямое отношение к обсуждаемой теме. Всё началось с того, что одна из самых воспроизводимых и почитаемых икон Русской православной церкви, обретённая после пожара Казани в 1579 году, была первоначально перенесена в Никольскую Гостинодворскую церковь Казани, священник которой Ермолай (будущий патриарх Гермоген) с тех пор всегда носил на груди её уменьшенный список, и в годы его патриаршества это стало широко известно. Чудеса от иконы начались ещё при её перенесении в храм: прозрели двое слепых, участвовавших в процессии. Слава о чудотворной иконе разошлась по всей России того времени.
В 1606 году, в разгар Смуты, Гермоген (сам он подписывался – Ермоген) был избран Патриархом Московским и всея Руси. Он твёрдо сопротивлялся «католической партии» и сторонникам Лжедимитрия II, до последнего отстаивал Василия Шуйского, отказался подписать грамоту бояр, выражавшую фактическое согласие на воцарение в Москве королевича Владислава, после чего в декабре 1610 года к нему была приставлена стража. Сегодня это назвали бы домашним арестом.
Несмотря на эту изоляцию и свой 80-летний возраст, Гермоген неутомимо рассылал в монастыри и города грамоты с призывом подняться против захватчиков и идти к Москве, благословил оба ополчения. Его враги были в бешенстве, и 1 мая 1611 года он был брошен в каменный подвал Чудова монастыря в Кремле, где и окончил свои дни в феврале следующего, 1612 года. Именно тогда в сознании людей наметилась первая связь между Казанской иконой Божией Матери, призывами патриарха к изгнанию интервентов и самим изгнанием, происшедшим несколько месяцев спустя.
Через считанные дни после смерти Гермогена «Второе ополчение» Минина и Пожарского выступило из Нижнего Новгорода (сперва на Ярославль) освобождать Москву. Люди были уверены, что другой список иконы Казанской Божией Матери, который сопровождал ополчение в походе (и сотворил в пути «многия чудеса»), сотворил и главное чудо: конечную победу.
Незадолго до этой победы, в ночь на 22 октября архиепископу Архангельского собора ещё занятого поляками Кремля Арсению Елассонскому (в прошлом греческому иерарху, давно обосновавшемуся в России) было видение. Ему явился умерший 220 годами ранее Сергий Радонежский и возвестил, что отныне российские бедствия окончены.
Несколько лет спустя о чуде в ночь на 22 октября поведал в своём «Сказании [о Смуте]» Авраамий Палицын. Это произведение широко расходилось в списках. Архиепископ Арсений был жив и с опровержениями не выступал.
Текст о видении архиепископа был включён в печатный Синаксарий (свод сокращённых житий святых), их рассылали в приходы, и о чуде узнали повсеместно. Постепенно в народном сознании чудо иконы Казанской Божией Матери и чудо пророчества о конце Смуты стали неразделимы.
К середине века эта связь уже никем не могла быть оспорена. Сдвинуть дату 22 октября хоть на день не смог бы отныне даже царь. «Окружной грамотой» от 29 сентября 1649 года было установлено повсеместное осеннее празднование иконы Казанской Божией Матери: «во всех городех, по вся годы». Наряду с «очищением» государства «от литовских людей» грамота упоминала ещё одно событие этого дня: рождение царского наследника. Так утвердилась Казанская осенняя.
Праздник не был «высосан из пальца», как уверял некий отважный либерал. Открытие на Красной площади восстановленного Казанского собора не случайно было приурочено к 4 ноября 1993 года.
Поскольку инициатива объявить 4 ноября Днём народного единства была высказана (в сентябре 2004 года) Межрелигиозным советом России, организацией не то чтобы экуменической, но избегающей даже намека на предпочтение одной религии другой, с самого начала было решено не подчеркивать привязку нового праздника к празднику Казанской Божией Матери. Вот почему невоцерковлённые люди у нас до сих пор, как правило, об этом не подозревают, хотя в последние годы эта тема всплывала, в том числе на сетевых форумах.
Что касается формулировки «народное единство», она очень удачна, так как напоминает не только о том, что государство было освобождено усилиями людей, представлявших гражданское общество того времени (пусть они и не знали таких слов), но и усилиями представителей ряда народов тогдашней России. В ополчении участвовали 20 татарских князей и мурз со своими воинами, а также добровольческие ватаги мордвы, удмуртов, чувашей, черемисов (марийцев). Так рождалось будущее единство народов России.
То, что победа ополчения в 1612 года над захватчиками вскоре увенчалась созывом Земского собора, – один из самых выдающихся в мировой истории примеров того, как идущая снизу народная инициатива может привести к «переучреждению» почти разрушенного государства.
Субъектом государственности выступил тогда народ. Можно ли было ожидать, что вооруженные люди, не спаянные, мягко говоря, железной дисциплиной, не примутся, заняв столицу, отнимать, делить и расправляться со «зрадцами»? Можно ли было ожидать, что разношерстое ополчение, сдерживая более буйных своих представителей, обеспечит прибытие депутаций различных земель и сословий Русского царства?
В полуразрушенной Москве, где осталось единственное помещение – Успенский собор Московского Кремля, – способное вместить всех участников собора (до 1500 человек), у ополченцев хватило благоразумия и терпения почти четыре месяца ждать сперва прибытия выборных, а затем решения собора. И принять их, хотя довольны остались не все.
Чего стоил выбор царя из 15 кандидатов! Были группы давления (особенно среди казаков и посадских) в пользу тех или иных кандидатов, тех или иных решений. Победила мудрость: запрет сведения счетов, принятие «нулевых вариантов» по имущественным вопросам и земельным пожалованиям пресекли возможность гражданской войны.
Конечно, между 22 октября (4 ноября) 1612 года и 21 февраля (3 марта) 1613 года (днём избрания на царство Михаила Романова) можно было бы отыскать какую-то другую, тоже вполне убедительную дату в память о народном подвиге, возродившем страну. Можно было бы. Но зачем спорить с праздником «очищения государства от литовских людей», учреждённым 367 лет назад? Мы лишь переименовали его, и новое имя лучше. Со временем, верю, сложится и государственный церемониал праздника.
Единственный изъян его даты состоит в том, что в ХХII веке она должна будет превратиться в 5 ноября, в ХХIII — в 6 ноября и т. д. Но это будет уже не наша забота.
Александр Горянин
