На весь Восток наводили ужас жестокие набеги из Кара-Кумов. И только русский солдат положил конец этому кровавому «бизнесу».
Ворвались!
«Аламан» с туркменского языка означает налет, разбой. Веками это был основной вид “трудовой деятельности” племён из пустыни-текинцев, иомудов, гоклан и других.
Земледелием и скотоводством они занимались неохотно, это требовало тяжкого труда. Зато процветал грабёж ближайших соседей.
“И в самом деле, — пишет в своих путевых заметках русский путешественник А. П. Андреев, — мог ли долго колебаться в своем выборе между упорным трудом земледельца и быстрым, хотя и сопровождавшимся известной опасностью, аламаном (набегом) дикий туркмен — это дитя природы, этот смелый и подвижной номад с его более чем необременительным багажом религиозных и нравственных воззрений?
Ни сердце и совесть его, ни “благочестивые” муллы и ишаны — ничто не возбраняло ему заниматься грабежом и разбоем; соблазн же легкой добычи был слишком велик… И, конечно, он изощрял все силы свои и способности, чтобы стать настоящим карабчи (разбойником) и батырем (героем), и не стеснялся предавать огню и мечу целые персидские селения, лишь бы добыть то, что ему было нужно…
И должно отдать справедливость этим детям природы (не во вкусе, конечно, Жан-Жака Руссо), они довели “технику” своих аламанов до высокой степени художественности. Все воспитание, как их самих, так и их ближайших друзей, и помощников-лошадей, было приноровлено к наилучшему выполнению разбойнических набегов. Никакие расстояния, никакие пустыни не были страшны для них. Везде находили дорогу их хищные шайки, и всюду несли они с собою смерть, огонь и тяжелое рабство.
Жизнь человека и его страдания не имели в их глазах ни малейшего значения, и они избивали при сопротивлении или уводили на веревках в плен и на продажу в Хиву и Бухару сотни и тысячи несчастных персиян и персиянок”.
Пленный перс
Захватывали в плен крестьян на полях, пастухов, купцов и просто одиночек-чужестранцев. Несчастных обычно продавали на невольничьих рынках Бухары, Хивы и Коканда, но иногда оставляли в туркменских аулах, для “личного пользования” или отпускали, получив солидный выкуп.
Аламан имеет длинную историю. Корнями своими он восходит к периоду разложения первобытнообщинного строя, когда основным видом «деятельности» стали грабительские набеги, служившие постоянным источником доходов для племенной знати. Эта грабительская сущность сохранилась вплоть до 19 века, когда под ударами армии Скобелева пала последняя твердыня текинцев крепость Геок-Тепе, а Мерв добровольно присоединился к Российской империи.
До этого времени, ни один караван, ни один путешественник и ни одно поселение не могло чувствовать себя в полной безопасности.
Русский генерал-губернатор Николай Гродеков так писал в своей книге “Через Афганистан”: “Текинцы… прославились до того, что всякий туркменский набег, даже из другого племени, приписывают текинцам. Будучи обладателями отличных скакунов и необыкновенно терпеливые в перенесении всех трудов, сопряженных с аламанами, они легко совершают набеги на 500 верст. В прежнее время, до хивинского похода 1873 года, они выходили на аламаны шайками в тысячи человек и даже врывались в города и селения.
От этого все население в Гератской области и Хорасане обнесены высокими стенами, с тяжелыми воротами, заваливаемыми и по настоящее время на ночь огромными камнями. (…)
Войдя в страну, где можно надеяться на поживу, текинцы иногда по нескольку дней высматривают добычу, и когда уверены в успехе, с криком „ур» (бей) бросаются на нее с разных сторон.
Если то был караван, то, быстро разрезав тюки, выбирают что поценнее; если то было стадо баранов, то передовым из него надрезывают уши и стреляют на воздух, бараны летят стремглав; если то были люди, то скручивают им крепко руки назад, сажают на круп своих лошадей и ноги пленников связывают под животом коня; усевшись в седло, аламанщик закидывает веревку за спину своей добычи и концы её крепко связываете у себя на груди”.
Далее Гродеков отмечает: “Если торговцы неграми поставлены вне законов всех наций, то и туркмены должны быть поставлены в такое же положение”.
Главным источником “живого товара” на среднеазиатские невольничьи рынки являлась, — в силу своего географического положения, — Персия, но и подданные Российской Империи нередко становились добычей разбойников. Персидский шах неоднократно обращался к русскому царю с просьбами как по содействию освобождения персидских невольников, так и с пожеланиями окончательного решения этого вопроса русской армией.
А вот что пишет другой выдающийся русский военный и государственный деятель Алексей Куропаткин: “Отправляясь на аламан в Персию, где всякая пограничная деревня окружена высокою глиняною стеною, брали с собою складные лестницы для штурма. Скрываясь до наступления темноты, туркмены в сумерки внезапно врывались в деревню, стараясь поспеть к минуте загона в деревню скота; лезли на стены, резали сопротивлявшихся, вязали беззащитных. В то же время скот отгонялся в заранее условленное место.
В случае неудобной для конного набега местности, туркмены спешивались, подползали ночью к стенам и на рассвете штурмовали их по лестницам. Во всех этих набегах у туркмен выработалась чрезвычайная способность к одиночному бою холодным оружием, а также способность и любовь к бою ночью”.
Первый удар по пиратству в песках был нанесен в 1873 году Кауфманом. Одним из главных условий договора, заключённого туркестанским генерал-губернатором от имени Российской империи и Хивинским ханством, был пункт 17: в нем говорилось «об освобождении всех невольников в ханстве и об уничтожении на вечные времена рабства и торга людьми».
С добычей
Поставить точку, как уже отмечалось выше, выпало на долю Скобелева. С 1881 года аламанство практически прекратилось.
В советское время аламан пытались представить, как народно-освободительную войну туркменского народа. Что, конечно, не выдерживает никакой критики.
Впрочем, и сегодня национальные историки пытаются оправдать, а то и идеализировать кровавую сущность аламана. Помнится, покойный Туркменбаши, даже с некоей похвальбой называл цифру в пять миллионов пленников, захваченных разбойниками из Кара-Кумов. Но гордиться тут, ясное дело, нечем…
