Известный узбекский режиссер, сценарист и педагог Шухрат Аббасов отметил свои 85 лет на торжественном вечере в московском Доме кино.И рассказал две удивительные истории.
Слезы Фурцевой и жена олигарха
В начале 60-х я вел разгульную жизнь в Москве, выпивал, закусывал. Бездельничал, не знал, чем заняться. Мне Малик Каюмов —документалист, впоследствии председатель Союза кинематографистов, говорит: “Ты что там выпиваешь? Пошли со мной в ресторан!” Повел меня, посадил.
“Только вот эту гадость ты больше не употребляй. Ты должен сделать много интересных фильмов. Если хочешь успеха в творчестве — вот эту гадость в рот не бери!”
Ну, конечно, я пообещал. Но выполнить было трудно. Пока я совсем не стал инвалидом. Потом мне пришлось бросить. И он мне сказал: “Что ты ищешь? Вот же сюжет! Один кузнец в годы войны усыновил 14 детей разных национальностей и создал уникальную семью. Это огромное обобщение всего образа жизни нашего. Приедешь в Ташкент — я тебе покажу документальный фильм, который я снял”.
Я проникся идеей и снял картину. Приехал в Москву, министру культуры Екатерине Фурцевой показывать. Фурцева с Галиной Улановой смотрели в Министерстве. Заплаканные, с платками, вышли из зала.
“Очень хорошая картина! — сказала Екатерина Алексеевна. — Я ее буду во все страны мира предлагать, чтоб смотрели! Но у меня просьба к вам — в финале, вот у вас дети там сидят, покажите настоящую семью. Это же просто!”
Я говорю: “Нет! Этого я никогда не сделаю. Этим самым вы убьете условность моего фильма. Вы убьете всех моих ребят-актеров. Они же не такие, как там. Я ведь выбирал! 14 тысяч детей я просмотрел!”.
Даже жена Алишера Усманова Ирина Винер недавно по телевизору выступала и сказала: “Меня мама привела на киностудию. Там режиссер Шухрат Аббасов начинал снимать фильм “Ты не сирота!” и, значит, кастинг устраивал. Я хорошо спела. Я была очень красивая еврейская девочка”.
Она и сейчас красавица.
“Я ему почему-то не понравилась. Жаль, что я не снялась в этом замечательном фильме. Но если поискать меня там в массовке, то можно и найти”.
Дело в том, что эта картина секретарями ЦК не сразу была принята. Всю жизнь меня терзали эти цензоры. И вот такая диктатура, такая цензура выпила много крови у нас. А сейчас я живу на чужой крови. Всю жизнь пили мою кровь, но надо теперь и чужую попить.
И, значит, мне говорят: “Секретарь ЦК компартии Узбекистана Рахимбабаева сказала: “Это же неправда, что женщина в пять утра встает, дети спят, она идет под дождем, стоит, чтобы на хлебные карточки получить хлеб. Этого не было никогда! У нас такая великая страна. Она так далеко шагнула. Вы так пугаете людей!”
И не принимала картину! Вот такие вещи были.
Хотя я сам стоял в очередях с мамой в совхозе далеком. И я видел сцену, когда один молдаванин эвакуированный, у него было семеро дочерей, и на хлебные карточки хлеб он не получил. Потому что очередь — хлеб не напекли, муки не было. И он пошел в хлебопекарню и молотом своим кузнецким стал долбить по стене, пробил стену, зашел, взял несколько буханок хлеба, вытащил и понес своим детям. Вот это я видел своими глазами. Его, правда, избили, чуть не убили за это.
Хлеб всем нужен был. Это было абсолютно достоверно. Сейчас смотрите, что творится в арабских странах, в Европе. Столько эвакуированных, столько беженцев. И все они — без приюта, с детьми на руках пролезают через проволочные заграждения, в них стреляют, их еще в чем-то обвиняют. Вот эти вот скитания людские — это все в моем фильме уже есть. Должна быть человечность, и фильм должен быть высоко гуманен. И тогда он будет близок всем.
Сомнительный Кончаловский и ночное похищение
Очень трудно было запуститься с фильмом “Ташкент — город хлебный”. Автор сценария Андрон Кончаловский не пользовался авторитетом у руководства. А по поводу фильма “Первый учитель” у него был скандал с киргизами. Там его чуть не зарезали, в Киргизии, за то, что он показал их косыми, кривыми.
И в Госкино мне в лицо швырнули сценарий. Все 60 или 80 страниц. И страницы полетели по ступенькам вниз на четыре этажа. И я со слезами на глазах, проклиная Кончаловского, что я должен из-за него вынести, какой позор — я стал собирать по страничкам этот сценарий.
Мне говорили: “Ты знаешь, Шухрат, будет скандал у тебя в Узбекистане. И потом какое ты имеешь отношение к русской повести Александра Неверова? Ты же узбек! Нужно ли тебе браться за это? Ты же не сможешь это сделать!” Я возражал: “А если смогу?” “Если сможешь — это здорово, но мы же не можем рисковать”.
Но был один начальник производства очень толковый — и он, значит, сказал: “А ведь у него есть фильм “Ты не сирота!” Как дети у него играют там! По-моему, он единственный, кто может по-настоящему снять. Картина очень документальная, достоверная. И “Ташкент город хлебный” тоже так надо снять!”.
И вот я запустился в производство. Кончаловский приехал в Ташкент. Я у него дома работал, в Барвихе. Целый месяц у него жил. В общем, пошел творческий контакт. Кончаловский — это гениальный мастер. Он — человек идеи, импульсивный, рождающий неожиданно какие-то удивительные парадоксальные ходы.
И я начал снимать картину. А когда снял, мне Георгий Данелия говорил: “Шухрат! Зачем ты влезаешь в эту историю? Это отношения между народами. Это очень скользкая тема. Потом Кончаловский тебя заведет не туда, ты не так снимешь, и все! Похоронишь вообще свою профессию, и больше фильмов не получишь”.
И вот я показываю фильм нашему секретарю ЦК — Рафик Нишанов был такой. Ему недавно 90 лет исполнилось. И он мне сказал: “Это клевета на русский народ! Этот великий народ, который нам принес культуру, революцию, ты показываешь побирающимся, голодающим. Мародеров показываешь! Как люди друг друга едят!”.
Я говорю: “А если так и было на самом деле? Что делать? Врать? Я использовал американскую хронику. Только американцы, оказывается, сняли все события, как они были тогда. Как люди червяков ели, вытаскивали из бревен. Как умирали, как мать была вынуждена съесть своих детей. Это голод! Мир не успокоится никогда. Поэтому надо учить народ мужеству. Надо учить, как в таких условиях сохранить человечность, веру в жизнь!”.
Когда я привез картину — из нашей республики пожаловались Алексею Владимировичу Романову — председателю Комитета по кинематографии при Совете министров СССР. Не успел я еще зайти в кабинет, как он говорит: “Это получается, что в 17 году сделали революцию, а в 1921 — разруха, нищета и голод? Как можно вообще поднимать эту тему? Мы убрали эту книгу из школьной программы!”.
Я говорю: “Если так было на самом деле, почему надо эту историю прятать от людей? Я говорю — не надо бояться правды! Ромм, Довженко — мои учителя”.
“Вот учителя тебя учат, а сами не делают этого!”
Мне такие вещи раньше не говорили, конечно. У меня отнялись ноги от переживаний. И я вынужден был вырезать целую серию.
И я поехал на “Мосфильм”. Там посмотрели фильм и сказали: “Вы хотите здесь что-то вырезать?” Я говорю: “Надо вырезать целую серию. Не принимают картину”.
Мне ответили: “Вот ножницы. Садитесь и сами калечьте свою картину. Мы такое преступление на свою голову брать не хотим. Это шедевр!” Вот таким образом я вырезал одну серию за два часа.
И вот мой оператор выкрал картину ночью. Надо же до такого унижения довести художника! Гениальный оператор Хатам Файзиев. И вот он ночью, через забор, бросал бобины с картиной. И второй оператор ловил. И вот мы сохранили эту копию. Потом, годы спустя, картина снова вернулась к жизни.
