О проблеме сектантства можно говорить много и подробно. Секты и их «агрессивный прозелитизм» – лишь вершина айсберга. Есть еще граждане, которые в эти секты охотно идут, игнорируя при этом традиционные религиозные организации.
О проблеме сектантства можно говорить много и подробно. Секты и их «агрессивный прозелитизм» – лишь вершина айсберга. Есть еще граждане, которые в эти секты охотно идут, игнорируя при этом традиционные религиозные организации. Впрочем, сами традиционные религиозные деноминации не до конца определились с тем, как, в каких масштабах и каких социальных сферах особенно плотно проводить миссионерскую деятельность. Пока они думают, в религиозной картине общества самой многочисленной «конфессией» был и остается «пофигизм», или релятивизм, если говорить более наукообразно.
Секта секте рознь. Каждая из таких организаций пользуется своим набором приемов по «привлечению новых клиентов», а также разными методами «стрижки паствы». Систематизировать и обобщить эти методы можно условно. Достаточно сказать, например, что в большинстве неопротестантских общин существует «ротация кадров». То есть, человек попадает в такую общину, «маринуется» там пару лет – а потом уходит из общины в неизвестном направлении. А, например, в Свидетели Иеговы адепты вступают на всю жизнь, более того: есть Свидетели Иеговы уже во втором, а то и в третьем поколении.
Однако, я думаю, первая и главная причина, по которой люди идут в секты, связана с фактором, на первый взгляд не имеющим к религии никакого отношения – современной семейной культурой. Точнее, с отсутствием этой культуры в нашем обществе.
Как-то раз один знакомый священник рассказывал мне историю о том, как к нему пришла маменька с сыночком. Сыночку было под тридцатник, уже пару лет состоял в мормонах и со временем стал забивать на все вокруг, кроме своей общины. Подробностей этой истории уже не помню, но фразу знакомого батюшки цитирую до сих пор: «М-да, посмотрел я на эту маменьку… Если бы у меня такая была, я б не только в мормоны, я бы, наверное, в сатанисты какие-нибудь с горя подался». Это, конечно, крайний пример, но он очень хорошо иллюстрирует то, что зачастую происходит сегодня в сфере семейных отношений.
До революции семья постулировалась государственной религией, православием, как «малая церковь». В СССР была иная формулировка: «Семья – ячейка общества». Иными словами, семья была отдельным кирпичиком в стене советского социума. Понятно, что с точки зрения семейной психологии такое, советское понимание семьи – полнейшее извращение. Семья – в первую очередь явление интровертного, интимного характера. Экстравертная активность семьи – сугубо вторична. В советской семье все было наоборот.
На выходе мы получили внутреннюю пустоту семейных отношений при внешнем контроле семьи со стороны государства и коллектива. На бытовом уровне проще всего привести материальный пример – куча людей убирает в квартире перед приходом гостей, не для того, чтобы было чисто, а чтобы люди «чего не подумали». А что творится в сфере отношений? Все очень просто: советские родители чаще всего полностью контролируют действия ребенка, не давая ему принимать на себя ответственность за свою жизнь. Но если чадо дорвалось до какого-то дела, то поощрение вторично и меркнет перед наказанием. Допустим, вам 5 лет, вы первый раз в жизни моете посуду. Никто вас этому раньше не учил. Бьете тарелку, получаете втык. Помыли посуду успешно – ну, молодец, мой дальше, а как только разобьете – снова втык.
Отношения между родителями и детьми в таких семьях (а их большинство) парадоксальны. С одной стороны, родители внедряют гиперопеку по всем фронтам, с другой – выказывают эмоциональную и личную отстраненность. Интересы детей маркируются как глупость, ребячество, как нечто совершенно несерьезное. Любая конструктивная деятельность ребенка контролируется максимально.
А потом вдруг ребенку исполняется 14. Что делают родители? Правильно, закручивают гайки еще плотнее. Что делает чадо? Тоже правильно, берет «весло», «ханку» и идет в «парадняк» лабать с друзьями и глушить портвейн. И, кстати, хорошо, если идет. Выпустит пар за пару лет – и, может, успокоится. А если нет? Тут начинается самое интересное. Потому что рано или поздно, а точнее, годам к восемнадцати молодой человек выбирается из-под родительской опеки. Любая конструктивная деятельность в его голове сопряжена в первую очередь с гиперконтролем со стороны и перманентным наказанием. Самый распространенный вариант поведения для молодого человека в данном случае – это «пиво-девки-рок-н-ролл, чад кутежа во мгле ада». Но есть и другой вариант, при котором к этому молодому человеку подходят сектанты-вербовщики.
Что объединяет методы вербовки всех сект- так это первоначальное внушение человеку его исключительности. Ему говорят, что он хороший сам по себе, безотносительно разбитой или неразбитой тарелки. Человеку говорят, что он важен, во-первых, для целой общины каких-то таких же, как он, людей, во-вторых, важен для некоего сакрального Абсолюта, некоей сверхсущности, которая любит и хранит, и просит от него через главу общины активной деятельности и, внимание, следите за руками, ответственности!
Той самой ответственности, от которой молодого человека руками и ногами оттаскивали родители всю его сознательную жизнь. Дальше – больше: адепту дают некое послушание. Листовки с журналами на улице раздавать, пожертвования собирать, книги продавать, да что угодно. Все это называется служением общине и тому самому Абсолюту. Впрочем, Абсолют здесь даже второстепенен. Главное, что человеку внушают: он делает Большое Дело.
С другой стороны, любое сектантское учение напирает именно на внешние формы, некие правила поведения, что в силу особенностей семейного воспитания легко воспринимается нашим героем. В отличие, кстати, от традиционных религий, где система норм поведения также имеется, но она вторична по сравнению с системой мировосприятия, сотериологических и морально-нравственных установок.
В итоге, постепенно, адепта подводят к той простой мысли, что в общине и есть настоящая жизнь, тут его любят. Но общине надо что-то кушать, да и ее главе тоже. Так что, братья и сестры, проходим-жертвуем, не задерживаем остальных. На такое исключительное понимание своей общины и себя в ней «легко и приятно» ложится тезис о том, что только в данной организации есть истина во всей полноте, а остальные, инакомыслящие, будут гореть в аду.
В семье же такого новоиспеченного адепта происходит нечто удивительное. То есть, не происходит ничего. Родители, привыкшие, что их чадо не занимается ничем серьезным, поначалу на новое увлечение просто не обращают внимания, в среднем от двух до трех лет. Потом, когда все уже совсем плохо, у молодого человека крыша улетела в сторону какой-нибудь сансары, и ему не то, что сектовед, а не всякий психотерапевт поможет, начинаются запоздалые телодвижения.
Нужно отметить еще одну деталь, которая принципиально разнит классические секты (типа тех же неопротестантов) и секты тоталитарные – из классических сект человек может выйти достаточно легко, из тоталитарных сложнее. Вам с течением времени во всех подробностях распишут, как вы будете жариться на сковородке, если уйдете от их «света истины» и великого гуру.
Первый вопрос, который возникает при взгляде на эту ситуацию: их всех в Google забанили? Ничего нет сложного в том, чтобы проверить информацию, которую вгружает тебе в мозг вербовщик. Интернет у нас бодро шагает по стране, сектоведческой литературы в ней – уйма. Казалось бы, потрать час времени, найди несколько источников, прочитай, сопоставь. Но, увы, так получилось, что в советском государстве на проверку и перепроверку информации было наложено табу. Да и сейчас, в постсоветском обществе, ответьте честно, кто-нибудь – в семье, в школе, в вузе – учит ли людей работать с информацией, проверять ее?
Так уж получилось: наша школа с определенного момента стала прививать человеку стойкое отвращение к получению новых знаний. Впрочем, о том, как в ходе объективных исторических причин наше общество дошло до такой жизни, и откуда растут уши у религиозного релятивизма, мы поговорим в следующий раз.
