В России начали возвращать ее историю. Никогда еще не выходило такого огромного количества новых исследований. Причем многие из них, впервые за многие годы – не конъюнктурные и, самое главное, основанные на вновь ставших доступными документах.
В России начали возвращать ее историю. Никогда еще не выходило такого огромного количества новых исследований. Причем многие из них, впервые за многие годы – не конъюнктурные и, самое главное, основанные на вновь ставших доступными документах.
От разоблачений – к пониманию. Что же появилось в итоге? Можно сказать, что «разоблачительский» период в историографии, начавшийся еще в конце восьмидесятых, закончился. И дело тут не в пресловутой цензуре – для книг ее точно нет. Разоблачительскому пафосу не способствует само обилие вновь открывшихся источников.
«Как поступает недобросовестный историк, дорвавшийся, скажем, до каких-нибудь прежде закрытых расстрельных списков ОГПУ?- задается вопросом главный редактор исторического журнала «Родина» Юрий Борисенок. – Он быстренько их «вываливает» в отдельной публикации с драматическими комментариями, не заботясь о контексте – в том числе и об обширном несекретном фонде документов, связанном с теми же действующими лицами».
Это и происходило в девяностые, когда задача была – быстро ввести в оборот прежде запрещенные фонды. Получалось, что вот, расстреливали, а почему и для чего расстреливали – непонятно. Теперь же появилась возможность работать спокойно, то есть объяснять прошлое, а не ужасаться им и не оправдывать его.
Вот интересный пример: пробуждение протестного движения в декабре 2011 – мае 2012 года совпало по времени с целым валом публикаций о генезисе русского революционного движения, вылившегося в революции 1905-1907 и 1917 годов.
Можно возразить: что же тут нового, революция и теперь остается самой болевой точкой русской истории?
Новизна в самой задаче, которую ставят перед собой историки: понять, как возникает массовое недовольство, чтобы в будущем научиться купировать его на корню. Возник абсолютно новый, консервативный подход к отечественной историографии, который отличается и от надоевшего советского подхода, и от ставшей уже привычной либеральной догмы.
Оговоримся сразу: что касается нравственной оценки революции, то тут вердикт профессиональных историков (и консерваторов, и либералов) однозначен: она – сугубо отрицательное явление, прервавшее естественный ход русской истории. Падение в 1918-1920 гг. в разы жизненного уровня населения, разрушение рынка сельскохозяйственных продуктов, повлекшее голод, братоубийственная война – всему этому не может быть оправдания, тут согласны все.
Революция завышенных ожиданий
Но вот почему этот срыв произошел именно в 1917 году? Что его вызвало? Война, недоедание, неравенство?
Из статистических данных видно, что россияне в конце девятнадцатого и в начале двадцатого веков жили все лучше и лучше. Неравенство в Великобритании было в разы больше. Нормирование продуктов в Германии, отрезанной в первую мировую войну от мировых рынков, было введено в 1915 году – на год раньше, чем в России. Урожаи в 1914-1917 гг. в России были хорошие. Почему же тогда «грохнуло» у нас?
Доктор исторических наук Борис Миронов в своем исследовании «Уроки революции 1917 года или Кому на Руси жить плохо» приходит к выводу: застрельщиками революции 1917 года выступили не рабочие, а интеллигенция, те, кого сейчас назвали бы «белыми воротничками», публика вроде той, что собиралась недавно на Болотной площади.
Причиной революции стал не голод (его не было) и даже не отсутствие экономических и политических реформ (они проводились с 1861 года, и довольно успешно, успешнее, чем наши реформы 1990-х и 2000-х).
Причиной стало то, что социологи называют относительной депривацией. Вот как объясняет смыcл этого термина Борис Миронов в своей работе: «Рост потребностей постоянно обгонял достигнутый уровень жизни. Все слои населения, и интеллигенция в наибольшей степени, постоянно хотели больше того, что имели, и больше того, что реально возможно было иметь при имевшихся в то время экономических и финансовых ресурсах».
Кто разбудил Собчак?
Знакомые причины для недовольства, не так ли? По этой логике и нынешние протесты стали неким запоздалым эхом кризиса 2008-2009 года, который не то чтобы привел к падению уровня жизни «креативного класса», а скорее обманул его надежды на бесконечный и неуклонный рост доходов, весьма распространенные еще в 2007 году.
Впрочем, как доказывает Миронов, и сейчас, и 100 лет назад недовольство «белых воротничков» было связано не только с завышенными экономическими ожиданиями. Интеллигенция начала двадцатого века, по мнению Миронова, была не удовлетворена еще и тем, что «не оказывала влияния на проходившие в стране социальные и политические процессы в достаточной, по ее мнению, степени».
Опять очень знакомо. При этом за 20-30 предреволюционных лет границы свободы для русского образованного человека колоссально расширились – разница была примерно такая же, как разница между современным блоггером и затюканным сотрудником застойного НИИ образца 80-х годов.
На рубеже между IX и XX веками появились общедоступные театры, газеты всех направлений, передовое искусство – все эти футуристы, символисты и акмеисты, смотревшиеся на недавно избавившейся от крепостного права русской почве еще экзотичнее, чем эксперименты Марата Гельмана в Перми.
И что же? «Несмотря ни на что, средний русский интеллигент ощущал себя в начале века в положении маргинала, постоянно сталкивавшегося с непониманием и сопротивлением окружающей среды, прежде всего власти»,- пишет Миронов.
Возможно, именно там, в истории, мы и найдем ответ на одну из загадок современности: чего, собственно, не хватало Ксении Собчак? Подобно многим фигурам начала двадцатого века, Ксения Анатольевна стала жертвой собственных постоянно повышавшихся и оказавшихся в конце концов завышенными ожиданий. Синице в виде «Дома-2» в руках она предпочла витающего где-то в облаках журавля политического влияния. Почему?
Думаю, ей захотелось осмысленной, серьезной деятельности («Десять лет я делала карьеру и занималась черт знает чем»). И если все задуманное получалось раньше, то почему бы удаче не улыбнуться и теперь?
Опять не справятся?
Сто лет назад у русских «радикально либеральных интеллигентов» (термин Миронова) завышенными были не только ожидания, но и самооценки. После получения реальной власти в феврале 1917 года у них ничего не получилось. Временное правительство власть не удержало.
И уже через 20 лет, в кровавом колесе 1937 года, не успевшая эмигрировать интеллигенция пела осанну Сталину и цеплялась за единственную мечту – выжить. Для многих и это скромное ожидание оказалось завышенным.
«Что мы наделали?!» – возопил еще в 1921 году поэт-интеллигент Александр Блок. Тот самый Блок, который в 1905 году проклинал жандармов, казну, попов и «недоступного в своей таинственной отчужденности» царя Николая.
Из всего вышеизложенного историк Миронов делает актуальные для нынешней ситуации выводы. Вот его советы власти: «создание реальной оппозиции», готовой взять власть в процессе плановой ротации; «создание легальных клапанов для выражения недовольства, разрешение, а не подавление социальных конфликтов»; «первоочередное удовлетворение требований среднего класса», поскольку «революционная опасность со стороны белых воротничков несравненно больше, чем со стороны синих».
Ну, а самому «креативному классу», думаю, стоит вспомнить своих предшественников столетней давности и хотя бы не повторять их риторику один в один, как это делается сегодня.
Против власти – хоть с чертом
Впрочем, парадоксы Миронова – это лишь часть интереснейшего процесса формирования консервативной парадигмы истории, происходящего на наших глазах. Идет углубленное изучение и революционного, и контрреволюционного течений в прошлом нашей страны. Фактически историки «реабилитировали» двух главных контрреволюционеров девятнадцатого века – императоров Николая I и Александра III.
Одна из главных загадок революционной темы: почему еще в девятнадцатом веке русская либеральная общественность так склонна была оправдывать насилие, если только они были направлены против действующей власти?
Не будем забывать – стрелявшую в питерского градоначальника Трепова в 1879 году революционерку Веру Засулич оправдал суд присяжных, на процессе ей аплодировала публика, а защищали ее – бесплатно – лучшие адвокаты.
В 1871 году, во время процесса по делу группы Сергея Нечаева, не только адвокаты обвиняемых, но и тогдашние вольнолюбивые газетчики подчеркивали молодость и идеализм обвиняемых, называли их «жертвами правительственного произвола» и даже «благонамеренными гражданами». А Бакунин и Огарев в своей европейской эмиграции оправдывали и самого Нечаева, несмотря на его изуверский «Катехизис революционера», убийство студента Иванова и собственные связанные с Нечаевым неприятности.
Откуда это бралось? Поняв те события, мы, может быть, приблизимся и к пониманию вдруг вспыхнувшего сочувствия к группе Pussy Riot, у которой тоже нет недостатка в защитниках – и в отечественных, и в заграничных.
Кстати, о роли заграницы. Более семидесяти лет мы изучали российскую историю рубежа девятнадцатого и двадцатого веков по съездам ленинской РСДРП, чуть ли не половина которых (в 1903, 1905 и 1907 гг.) проходила в Лондоне. Сегодня огромное белое пятно потихоньку заполняется – большевики занимают подобающее им в те годы место в ряду маргинальных партий.
И все же про Лондон забывать не стоит: выходят все новые публикации о том, с каким пылом не только Герцен, но и эмигрировавшие после октябрьской революции в Англию князья Долгоруков и Кропоткин старались создать у англичан образ России, схожий с тем, что сейчас создает ей Березовский.
Просто поразительно, как охотно англичане всему этому верили и как охотно они все тому же верят сейчас.
Эта московско-лондонская традиция, увы, не прерывалась целый век: если в 1870-е английские друзья Герцена помогали народникам переправлять в Россию брошюры в чемоданах с двойным дном, то в 1904 году британские социалисты организовали отправку в Россию оружия в бочках со свиным салом. И, конечно же, вся российская либеральная печать в начале века возмущалась попыткам выдать получателей всей этой продукции за «иностранных агентов».
Да они этими агентами и вправду не были: революция была нужна в первую очередь самому Ленину, а не его просчитавшимся в итоге заказчикам. Что ж, история продолжается, она никогда не кончается, повторяясь в самых неожиданных деталях – в этом ее прелесть.
