Леким Ибрагимов – узбекский художник, который сумел выразить свои мысли о мироздании, добре и зле в полотне, которое весит 60 тонн. Арт-проект “Тысяча ангелов и одна картина” экспонировался в России, Чехии, и на родине — в Узбекистане.
У каждого кто видел этот проект сложилось свое мнение, да и критики были не однозначны. Как признается сам художник, все его творчество — это сказ о прекрасной стороне нашего бытия. Кто-то слышит и понимает эти посылы, до кого-то еще предстоит достучаться.
Корреспондент Sputnik побеседовал с народным художником Узбекистана Лекимом Ибрагимовым о современном искусстве и о том, куда девается наша вера в хорошее, в частности в наших ангелов.
— Как я понимаю, Вы определили для себя роль некого посланника, призывающего людей творить добро. Но насколько современный зритель готов к этому, на фоне ежедневных катастроф, социальной несправедливости и прочих негативных явлений?
— Я глубоко убежден, что “красота спасет мир”, может быть я в этом плане фантазер или романтик, каждый подумает о чем-то своем, мои картины написаны исключительно в позитивном ключе, хочу, чтобы они придавали силы людям.
Знаю, сейчас всем тяжело и очень трудно жить. Конечно, есть те, кому повезло, они финансово не нуждается и у них все хорошо. А бывают случаи, когда человек как об стену бьется, борется с социальной несправедливостью, что-то пытается делать, но все время откатывается назад. Он мучается. Я все это вижу, чувствую, и поэтому хоть через картины хочу дарить радость и надежду, и неважно, где вы живете, эти проблемы есть в любой точке мира.
Приведу такой пример. Когда мы выставляли свой арт-проект “Тысяча ангелов и одна картина” в московском Гостином Дворе, там каждый день во время обеда около полотна собирались женщины-сотрудницы этого центра. Как-то раз, не выдержав, я у них спросил: “Что случилось?”. А они мне в ответ, что это огромное мега-полотно заряжает их, они около него отдыхают, общаются с небесами, самим Богом. В целом, я и ставил такую цель, создавая эту грандиозную по замыслу картину.
Мои тысяча ангелов должны были доказать людям, что они есть у каждого, и они рядом. Понятное дело, что до кого-то я могу достучаться с этой идеей, а кому-то я вовсе непонятен.
Надо признаться, что изначально у меня была совсем другая идея этого полотна, я больше делал ставку на повествование о Великом шелковом пути, так сказать, на загадки Востока. Но младший сын подтолкнул меня на мысль, что надо писать ангелов, ведь о них говорится во всех религиях мира. И синтезировать все это в европейской и восточной школах живописи.
Старший же сын помог весь этот замысел реализовать. Он занимался организационными вопросами, став директором проекта. Именно он придумал рекламный слоган: “Найдите своего ангела”. И зрители, действительно, каждый для себя сам определяет какой он его ангел, ведь все ни у меня разные, написаны в разных ситуациях, размерах и настроениях.
— Вы ведь и до этого изображали ангелов. Здесь был важен именно масштаб, их количество?
— Да, вы правы. Я ангелов всю жизнь рисовал, но мне надо было показать масштабность. Была сначала картина 2 на 15 метров. Это одна из первых картин, состоявших тогда из 4 частей, и именно на ее основе родилась идея создать из разных холстов одно гигантское по размерам полотно. Эту идею поддержали инвесторы. Сначала мы планировали лишь увеличить изначальную работу. Но потом решили писать тысячу ангелов, связав концепцию картины с известной сказкой “Тысяча и одна ночь”. Но есть у него и более универсальный смысл — это Восток, добро и зло, мир фантазии и чудесных созданий, мир ангелов-хранителей.
Стиль изложения я искал много лет, в его основу легли мои знания о европейском и восточном искусстве живописи, их представления о Боге, мироздании. Синтезируя эти знания, я пишу свое осмысление тех или иных событий. К примеру, есть там такой сюжет из библейской притчи об Адаме и Еве. В центре полотна лежит состоятельная женщина, возле которой слуги. Один из них изображен в виде черта, подающего ей отравленное яблоко. Здесь я предлагаю, современникам домыслить сюжет. Представить, что это происходит в наши дни. Я считаю, что у богатых людей всегда были слуги, и в древности, и сейчас. И отравляли их, как правило, именно слуги, так как были приближены к ним.
Не перестаю говорить, что в религиях нет “своих и чужих”, все люди равны. Мы лишь должны быть терпимее.
— Но по общему звучанию, картина все-таки получилась больше восточной, вы ведь активно в ней применяли и древнеуйгурский стиль живописи?
— Готовясь к реализации задумки, я поехал в Санкт-Петербург, часами блуждал по Эрмитажу, просматривая каталоги с работами европейских живописцев. Искал я вдохновения и в таких древних городищах, которые находятся на Великом шелковом пути, как Турфан, Хутан, Афросиаб, Куча. Там сохранились уникальные настенные росписи.
Обращаясь, к примеру, к древнеуйгурским — турфанским настенным росписям, я не копировал их, а тщательно изучал, чтобы потом создать свой стиль. Для меня важно не воскресить, а переосмыслив, вернуться к этим истокам живописи, написать что-то по-своему.
У древней уйгурской росписи есть свой секрет композиций. После академического изучения европейской школы в институте, я много лет посвятил себя изучению этого вида живописи, там очень много таинственного, поэтому и отличаюсь сегодня от других художников. Искал я свой авторский почерк больше 30 лет, и именно европейская школа живописи, точнее история ее развития, судьбы художников, натолкнули меня на мысль, что я должен обращаться к Востоку, искать там свое лицо. Это был очень сложный путь, чтобы постичь эти тайны художник должен быть кристально чистым.
— Эту кристальную чистоту Вы и предложили зрителям, изобразив своих ангелов. По Вашему глубокому убеждению у каждого человека они есть. Как вы думаете, что с ними случается, почему о них забывают люди у которых сегодня власть и деньги?
— Я думаю, что ангелы у них есть, просто люди перестают с ними общаться. Да, и потом, сейчас такое время, что в диалоге с человеческой совестью, а это главное мерило нравственности и чистоты человека, верх берут материальные блага и чувство наживы. Сейчас все бизнесмены, да и просто люди, стараются хватать, это интересное явление. К примеру, человек захватил остров, а ему кажется этого мало. И он готов уже завоевывать весь земной шар. Но мне кажется, вернее я верю, что это все временно. Все изменится, настоящие ценности вернуться к нам.
Кое-что из-за этих процессов мы потеряли и в искусстве. На мой взгляд, за последний десяток лет, ушли настоящие, бесстрашные критики. Раньше работы разносили в пух и прах, делали это профессионально, конструктивно. Сейчас же все ограничиваются реверансами в адрес автора, особенно если он — это продуманный проект, где главной целью является создание ажиотажа и повышение покупательского спроса на его работы. Эти проекты, как правило, не долговечны. Настоящие художники сидят годами в мастерских их не слышно и не видно. Потому что истинное искусство рождается только через страдания.
Спустя много лет творческих истязаний и поисков я пришел к главной цели — хочу писать добро, и совсем не озадачиваться прибылью.
— А вот, кстати, откуда у вас эти четкие понимания “что хорошо, что плохо”, это из детства, такое воспитание?
— Я думаю, конечно, от родителей. Отец и мать были учителями, порядочными и честными людьми, много читали, помогали мне раскрывать этот мир, всегда поддерживали. Это очень многое значит, слышать добрые слова. И в дальнейшем мне повезло, у меня понимающая и душевная жена, она тоже, как художница, очень тонко все чувствует, сопереживает со мной, и при этом всегда поддерживает. Наверное, все это вместе и делает меня таким сильным в моих убеждениях, что добро есть.
Кстати, в детстве меня все немного за сумасшедшего принимали. Я ведь родился и вырос в селе “Малый Дехан” Уйгурского района Алматинской области. Всегда бодрствовал, стремился к чему-то, к примеру ставил цель — увидеть, как солнце встает и бежал еще до восхода на какую-нибудь возвышенность, чтобы смотреть как оно встает. Или просто часами мог сидеть где-нибудь в одном месте, созерцая как люди ходят, передвигаются телеги, шелестят листья на деревьях. Поэтому не удивительно, что так рано стал рисовать, хотелось запечатлеть увиденное.
Свою первую профессиональную кисточку я выпросил у художника, который приезжал в гости к кому-то у нас в селе. Тогда ведь все сложнее было, чем сейчас.
Но, ни на секунду не жалел, что выбрал именно этот путь, и всю жизнь иду по нему. Сейчас, могу с уверенностью сказать, что создал свою школу, есть те, кто пытается за мной повторить. Кто-то копирует то, что я годами изучал. Но ведь им предстоит теперь разгадать мои шифры живописи.
— Вам ведь тоже в свое время приходилось копировать, в институте наверное, давали задание копировать известных мастеров кисти?
— Я всегда говорю, что мне в этом плане везло с самого начала творческого пути. У меня никогда не было нормального педагога, ну такого основательного, чтоб хотя бы один курс учил. Они постоянно менялись.
Я изучал разные жанры и течения. Никто не обращал на это внимание. А в итоге вышла история как у Игоря Савицкого. Он создавал в советское время музей авангардного искусства, далеко от центра. А я изучал запрещенное искусство, чтобы там найти что-то для себя. В общем, пока многие мои коллеги принимали заказы на портреты Ленина, я занимался совершенно другими делами. А потом мне снова повезло. К тому времени, когда накопилось достаточно работ, Советский Союз рухнул и я смог многие из них показать за рубежом.
Почти 20 лет я прожил в Европе, много путешествовал по ней. Но я бы не смог писать там картины. Все-таки я глубоко восточный человек, прирос корнями в свой Узбекистан, в котором состоялся как художник. Только представьте себя на нашем базаре, сколько там типажей для творчества? В Европе такого не увидишь. Здесь мое вдохновение, здесь моя жизнь.
— Что за книга хранится в Лувре, в которой есть ваши стихи?
— Представьте себе, что в Лувре нет ни одной картины восточных художников. Но мне посчастливилось оставить свой след в парижском музее, как автора стихов. Пишу в стилистике символистов. К примеру, есть такие строки: “Обнял лепешку — увидел солнце на руках”. А помог издать эту книгу на немецком языке переводчик Чингиза Айтматова, Фридрих Хитцер. Наша дружба с Айтматовым стала поводом для этого, ведь о том, что я пишу стихи мало кто знал, кроме очень близких мне людей.
Сейчас не пишу, нет времени. Вообще, я пишу стихи, когда мне очень тяжело. Хочу подчеркнуть слово “очень”, потому что страдаю я всю жизнь. Такой я по натуре человек, грусть меня всю жизнь не отпускает, мучает, что я чего-то еще не достиг.
— Тяжело ведь жить в этом состоянии?
— Тяжело, радости нет никогда. Один скульптор подарил мне небольшую работу, там грустный, задумчивый человек. Я ему сказал, что он точно попал в мой образ. Это действительно я. С годами пришел к выводу, что надо было столько пережить и пострадать, чтобы в итоге что-то вышло. Но хочется все-таки оставить людям настоящее искусство. Ведь сколько художников моего времени уже нет в живых, и их забыли.
— Значит, есть еще над чем работать?
— Да, сейчас у меня другая задача. Хочу на маленьком холсте передать то же камерное звучание, что в тысячи ангелах. Кстати, полотно в скором времени отправится в Китай, где будет экспонироваться. Сейчас определяем место.
