Любого учёного радует, когда коллеги проявляют интерес к результатам его труда. Он выражается, в частности, в рецензиях на статьи и книги.
В этом отношении я вполне разделяю мнение российского востоковеда академика В.В. Бартольда, который был равнодушен к славословиям и благодарно воспринимал критические замечания в свой адрес.
В конце 1900 года В.В. Бартольд блестяще защитил диссертацию «Туркестан в эпоху монгольского нашествия». В виду исключительно высоких достоинств диссертации, её автору сразу была присвоена докторская степень. Газета «Туркестанские ведомости» откликнулась на защиту диссертации панегирической статьёй, в которой приветствовался «блестящий успех уважаемого учёного, посвятившего свои силы и свой талант на изучение именно нашего края». Однако, столь похвальный отклик не произвёл на В.В. Бартольда впечатления. Наоборот, в одном из своих писем он заметил, что автор газетной статьи «мог бы… отнестись справедливее к моим оппонентам, в возражениях которых, особенно в возражениях проф. Жуковского, было много существенного».
Также откликаясь на рецензию Гартмана в зарубежном востоковедческом журнале «Orientalistische Zeitschrieft» на упомянутую диссертационную работу, В.В. Бартольд писал, что она «несмотря на, в общем, очень одобрительный отзыв о моей книге, произвела на меня крайне неблагоприятное впечатление, рецензия написана очень поверхностно и легкомысленно; нет ни одного замечания, которое бы могло содействовать успехам науки».
Я давно занимаюсь, среди прочих своих научных интересов, изучением жизни и деятельности российских туркестановедов, их вклада в становление узбекистанского востоковедения. В русле этой темы мною был опубликован в Узбекистане, России и других странах ряд статей.
Несколько лет назад я основал серию «Российские исследователи Средней Азии», в рамках которой были изданы мои книги с биографическими очерками о В.В. Бартольде, Н.П. Остроумове, В.П. Наливкине. На подходе очередное пополнение серии — книга об историке и этнографе М.С. Андрееве. На разных стадиях готовности находится ещё несколько предполагаемых книг серии. В целом, все уже изданные книги получили, насколько мне известно, благожелательные отклики коллег и читателей. Я благодарен коллегам за лестные оценки и некоторые добрые советы и уточнения. К сожалению, тираж книг невелик и познакомиться с ними смогло пока не очень большое число читателей, интересующихся туркестановедением.
Однако тем или иным образом информация о них дошла и до центров российского востоковедения — Москвы, Петербурга, Казани. В одном из, скажем так, не самых широко известных российских журналов – «Государство-Религия-Церковь» в 2018 году была опубликована рецензия на мою книгу «Знаток Востока. Жизненный путь и научная деятельность академика В.В.Бартольда» (Ташкент, Turon zamin ziyo, 2016). Автором рецензии явился молодой петербургский историк Р. Беккин, член редколлегии вышеназванного журнала.
Собственно говоря, oпус Беккина трудно назвать рецензией. Он по своей стилистике и тону больше похож на пасквиль, сочетающий некомпетентность и развязность, не имеющие ничего общего с научной рецензией.
Общеизвестной аксиомой является понимание, что, во-первых, сам рецензент должен быть специалистом по конкретной теме не меньше, чем рецензируемый автор, и во-вторых (и это, пожалуй, особо важно) рецензия должна быть лишена личностной вкусовщины, личных симпатий-антипатий. Она должна быть доброжелательной и уж во всяком случае не должна выражать отношение рецензента к оппоненту.
Мне самому, по просьбе разных изданий, не единожды доводилось рецензировать некоторые статьи, книги по туркестановедению. И, как я понимаю, цель всякой рецензии заключается в том, чтобы обратить внимание читателя на достоинства того или иного научного труда и деликатно указать автору на погрешности, если таковые обнаруживаются. Дабы автор смог учесть замечания в дальнейших своих изысканиях.
Достойный пример научной критики дал академик В.В. Бартольд. Известно, что ему доводилось критически высказываться о некоторых положениях трудов туркестановеда Н.П. Остроумова. Он это делал предельно корректно и конкретно, не упуская возможности отметить и несомненные достоинства тех или иных работ.
Можно также назвать рецензию Ю.Э. Брегеля на книгу Б.В. Лунина «Средняя Азия в дореволюционном и советском востоковедении», которую (рецензию), например, академик Э.В. Ртвеладзе упоминал как «образец доброжелательного и подлинно научного отношения к труду своего коллеги».
Труд Б.В. Лунина, несомненно, интересный и полезный, содержит многочисленные ошибки и неточности, и в целом не вполне раскрывает тему, заявленную в его названии. Ю.Э. Брегель подверг книгу подробнейшему постраничному анализу в рецензии в 25 страниц, в которой указал на те или иные огрехи. Но он также отметил и несомненные достоинства работы.
Беккину следовало бы поучиться у маститых учёных тому такту и научной основательности, с которыми они относились к рецензированию работ своих коллег. Подобный подход, как мне кажется, является само собой разумеющимся. Но, видимо, не для Беккина.
Мне доводилось и слышать, и читать мнение коллег о том, что в нынешнее время наблюдается некоторое ужесточение характера научных дискуссий. Пожалуй, соглашусь с этим, зная характер дискуссий, иногда имеющих место в научном сообществе постсоветской Центральной Азии. Но до такой агрессивности, предвзятости, развязности, которую проявил Беккин, ещё пока никто не опускался.
Мне представляется, что чрезмерно эмоциональная попытка рецензии Беккиным была предпринята без прочтения (о научном анализе я уже не говорю) рецензируемого труда. Иначе, чем объяснить, что практически все беккиновские критические выпады не имеют под собой никаких оснований?
Беккин весьма запальчиво заявляет в своей «рецензии»: «Трудно вообразить себе книгу об учёном без рассказа о его учителях. Но автору каким-то непонятным образом удалось оставить без внимания этот аспект жизни учёного», «о бароне В.Р. Розене… упомянуто вскользь… в связи с [его] смертью». Помилуйте, Беккин, ну нельзя же столь невнимательно, поверхностно читать работу, которую вы взялись рецензировать.
Как раз роль В.Р. Розена в становлении Бартольда показана мною достаточно широко. Уже в начале книги я сообщаю: «В годы учёбы на студента Василия Бартольда большое влияние оказали такие выдающиеся российские востоковеды, как Н.И. Веселовский, В.А. Жуковский и, в особенности, В.Р. Розен. Бартольд признавался, что помимо научного руководства, Розен видел в каждом ученике… лично близкого человека и эта близость продолжалась до его смерти» (стр.6).
Всего В.Р. Розену, его влиянию на В.В. Бартольда, их взаимоотношениям посвящено в книге более десяти эпизодов (стр. 6, 7, 8, 12, 17, 61). Как можно было т. н. «рецензенту» этого не заметить и утверждать, что о Розене «в книге не сообщается даже в нескольких словах»?
Такого же уровня и претензия Беккина, что якобы не упоминаются другие учителя Бартольда. Впрочем, он всё-таки признаёт, что «упоминаются В.А. Жуковский, Н.Я. Марр и другие выдающиеся исследователи Востока, но их появление в работе Флыгина случайно и мало что добавляет как к биографии самого Бартольда, так и к истории российского востоковедения».
В действительности же в книге говорится в достаточной мере и о Н.И. Веселовском, и о В.А. Жуковском, и о Н.Я. Марре. Марр не был среди учителей Бартольда, но они много и тесно общались по научной деятельности. К тому же Марр и Жуковский были в родственных отношениях с Бартольдом, что, конечно же, нашло в моей книге достаточное отражение.
В книге нет подробных биографий всех перечисленных востоковедов? Так ведь моя книга о В.В. Бартольде, а не о В.Р. Розене или Н.И. Веселовском или о каком-либо ещё из многочисленных российских востоковедов. И тем более не об истории российского востоковедения. Эти все замечательные темы, по которым уже были опубликованы труды (также как и о Бартольде), но они неисчерпаемы и конечно же заслуживают новых исследований. Возможно, что и я ещё внесу свой посильный вклад в это дело. Но в рассматриваемом случае моя задача была гораздо скромнее — написать популярный биографический очерк именно об академике В.В. Бартольде и, памятуя о том, что о нём уже писали довольно многие авторы, постараться сообщить новую информацию, которая по разным обстоятельствам выпала из поля зрения предыдущих биографов или была им неизвестна.
Беккиновская попытка «рецензии» наполнена эмоциональными восклицаниями – «невозможно понять», «по непонятным причинам», «трудно вообразить». Подобная эмоциональность вообще-то не соответствует стилистике научной рецензии. Но меня больше удивляет другое.
Вот Беккин в очередной раз восклицает – «невозможно понять, почему в книге ни словом не упоминается Туркестанский Восточный институт (ТВИ) и восточный факультет Туркестанского (впоследствии Среднеазиатского) государственного университета, с которыми Бартольд тесно сотрудничал…» А мне вот тоже невозможно понять, до какой же степени надо быть невнимательным, тенденциозным, чтобы пропустить страницы книги 54, 58, 68, на которых как раз сообщается о «тесном сотрудничестве» учёного с названными структурами и о его участии в организации университета в Ташкенте.
Мне кажется, что научная порядочность обязывает рецензента внимательно ознакомиться со всеми частями рецензируемого труда. Или порядочность это не про Беккина?
Беккин заявляет, что «строго говоря» книга моя «не о Бартольде», «это книга, в которой жизненный путь учёного рассматривается сквозь призму его переписки». То есть жизненный путь Бартольда это вовсе не о Бартольде? Странная логика… Вот уж, право, есть повод вспомнить известную сентенцию – «бесполезно искать чёрную кошку в тёмной комнате, особенно, если её там нет». То бишь не в беккиновской «рецензии» искать логику.
Беккин недовольствует, что автор при написании биографического очерка о В.В. Бартольде широко использовал его переписку с известным туркестановедом Н.П. Остроумовым, с которым его связывала 37-летняя дружба. Этот массив эпистолярного наследия академика Бартольда является исключительно ценной частью архивного фонда Н.П. Остроумова в Национальном архиве Узбекистана. В нем сохраняется 277 писем Бартольда -многостраничных, обстоятельных посланий и коротеньких записок, написанных в период 1893-1930 годов, то есть со времени их первого знакомства и до смерти Бартольда. Эти письма дают весьма богатый материал не только к биографии обоих корреспондентов, но и иллюстрируют общественно-политическую жизнь страны в целом и Средней Азии в частности.
Узбекистанский историограф Б.В. Лунин писал, что среди эпистолярного наследия В.В. Бартольда письма к Н.П. Остроумову занимают «особое, неповторимое место… (их) близкое знакомство и доверительно-откровенное общение… обусловили своеобразие, длительность и частоту переписки».
В начале биографического очерка я отметил, что как раз изучение всего огромного массива переписки Бартольда с Остроумовым позволило мне найти «некоторые новые факты и эпизоды из жизни ученого», впервые познакомить с ними исследователей и всех интересующихся темой.
Мне представляется, что широкое использование важного в информативном плане корпуса архивных источников можно лишь приветствовать, тем более что упомянутый фонд ныне малодоступен историкам за пределами Узбекистана.
Совершенно не соответствует действительности утверждение «рецензента», что якобы автор (Ю.С. Флыгин) по части источников за пределы переписки Бартольда и Остроумова «по непонятным причинам практически не выходит». В действительности моя книга имеет весьма широкую источниковую базу. Это, в том числе, работы предыдущих биографов Бартольда – Н.М. Акрамова, Б.В. Лунина (несколько его работ), И.И. Умнякова. Также в разной мере использованы статьи и книги (с соблюдением всех соответствующих требований) М. П. Авшаровой, Ю. И. Крачковского, А. Н. Самойловича, Н. А. Смирнова, П. Г. Галузо, В. Цыпина, З. Валиди, статьи современных узбекистанских историков Г. Н. Никитенко и А. С. Эркинова. Источником значительного пласта нужной информации послужили некоторые издания периодической печати, в первую очередь «Туркестанские ведомости». Конечно же, использовались работы самого В. В. Бартольда. Кроме архивного фонда Н.П. Остроумова был использован также фонд туркестановеда Н.Г. Маллицкого из Национального архива Узбекистана. Использовались и мои предшествовавшие работы по теме. В общей сложности, книга содержит около 200 ссылок на источники (всех ссылок более 200, но около десятка из них носят пояснительный характер). Как Беккин смог не увидеть всё это – загадка для меня.
Конечно, я как автор, не претендую на абсолютную полноту сведений о жизни и деятельности академика Бартольда. Я и не ставил перед собою такую задачу. В частности, я не стал подвергать анализу, давать характеристику и оценку тем или иным конкретным научным трудам Бартольда. И потому, что это выходило бы за рамки биографического очерка, и потому, что это уже сделал профессор Б.В. Лунин в своей книге «Жизнь и деятельность академика В.В. Бартольда», известной специалистам. Другие авторы осветили те или иные эпизоды, периоды жизни выдающегося востоковеда подробнее меня. И вместе с тем все они по разным обстоятельствам обошли своим вниманием некоторые эпизоды и периоды его жизни. В первую очередь причины этого мне видятся в идеологических установках прежних времен.
Несомненным достоинством моей книги является то, что несмотря на небольшой объем, в ней освещены абсолютно все годы жизни и научной деятельности Бартольда. В ней нет временных лакун. Также проиллюстрирована реакция ученого на все значительные события и процессы, происходившие при его жизни. Особое внимание мною было уделено освещению жизни и деятельности В.В. Бартольда в первые послереволюционные годы, то есть тому периоду, который, очевидно по причинам выше мною названным, опускался практически всеми предыдущими биографами.
В исторической науке, пожалуй, ни одно исследование не может охватить абсолютно весь массив потенциальных источников. Всегда найдутся источники, по тем или иным причинам оставшиеся вне пределов внимания автора.
Даже и к академику Бартольду высказывались претензии по поводу упущения тех или иных источников. Например, В. Хинц упрекал Бартольда, в том, что он не использовал в своей работе об Алишере Навои такие источники, как архитектурные памятники и надписи на них, монеты, художественные ремесленные изделия, произведения живописи и каллиграфии, а также сведения об истории науки и литературы в Иране в XV веке.
Беккин с маниакальным упорством многократно в своей «рецензии» пытается выдать свои вздорные предположения за позицию автора. Так он вдруг обвиняет автора в «ангажированности» по поводу «сдержанно-критического отношения Бартольда к православным миссионерам казанской школы». С проявляющейся в каждом абзаце своей «рецензии» истеричностью, Беккин заявляет, что автор, якобы, «c усердием… стремится подчеркнуть… решительно не согласен с Василием Владимировичем… автор не приводит ни одного аргумента в защиту своего тезиса». И это все по поводу того, что автор всего лишь процитировал фрагмент письма Н.П. Остроумова, в котором он заметил, что Бартольд в своем труде «История изучения Востока в Европе и России» очень скупо отметил вклад в востоковедение православных миссионеров. В запальчивости Беккин даже не заметил, что фраза о том, что надо бы миссионером-востоковедам «отвести несколько больше места» принадлежит не автору, Ю.С. Флыгину, а В.В. Бартольду. Автор лишь выразил солидарность с мнением академика. Какие же еще тут нужны аргументы? Разве процитированные в книге слова Бартольда «Я уже признал (подчеркнуто Ю.Ф.) в моем предыдущем письме, что казанским и алтайским миссионерам можно было бы отвести несколько больше места». Это не аргумент?
Совершенно неуместны и не относятся к теме пространные рассуждения Беккина об отношениях представителей академического исламоведения с казанскими миссионерами, об отношении самого барона В.Р. Розена к миссионерам. Причем, рассуждения эти на уровне букваря. Создается впечатление, что все эти пассажи были Беккиным притянуты за уши для более солидного объёма «рецензии». Беккин в своей бестактной манере упрекает автора, что он «не стал рассматривать те непростые отношения, которые существовали между академическим и миссионерским исламоведением в России XIX-начала ХХ в». Господи, да неужели Беккин не в состоянии понять, что эти упомянутые «непростые отношения» и жизненный путь В.В Бартольда это разные темы. Кстати, этой темы не касался ни один из предшествовавших мне биографов В.В. Бартольда. В отличии от Беккина они, надо полагать, понимали, что тема миссионерского востоковедения заслуживает внимания, но ее освещение — это дело отдельного исследования. Кстати, почему Беккину и не взяться за него?
Совершенно очевидно, что все претензии «рецензента» не имеют под собой никаких оснований, они лишь показывают, что он, как говорится, «не в материале». Рецензирует не читая, высокомерно пытается утверждать, что лишь его мнение, его интерпретация имеют право на существование, а все, что не соответствует его мнению это неверно.
Однако, по какой же причине Беккин сочинил свой столь недоброжелательный и тенденциозный пасквиль? Неужели лишь того ради, чтобы еще раз продемонстрировать свою склочность и нетерпимость? Что вызвало такое агрессивное неприятие “рецензента” к книге автора, который вообще-то во всех своих работах избегает крайних суждений и односторонних оценочных категорий?
Ответ со всех очевидностью предстает в одном из пассажей «рецензии». Тут надо пояснить, какая вообще просматривается позиция во многих суждениях Беккина, которые он активно распространяет, в частности, через соцсети. Это неприятие какой-либо критики в адрес тех или иных явлений и персоналий, относящихся к мусульманству и, тем более, этнически родственных Беккину. И наоборот, он позволял себе грубые отрицательные отзывы по поводу положительных оценок христианства. Относительно недавно он возмущался по поводу ареста весной 2021 года Асламбека Эжаева по подозрению в финансировании запрещённого в Российской Федерации «Исламского государства». Арестованного он называл «просветителем, интеллигентным и порядочным человеком».
Еще более активно Беккин бросался на защиту башкирского деятеля Заки Валиди. Валиди имеет некоторую известность в мире востоковедов. Но еще более, пожалуй, он известен как рьяный антисоветчик и прислужник германских фашистов, беспринципный продажный авантюрист. Не было в первые годы после революции 1917 года общественно-политических объединений, с которыми бы Валиди не пытался сотрудничать ради реализации своих националистических и сепаратистских целей. Он объединялся и с монархистами, и с джадидами, и с большевиками, и с разными иностранными авантюристами. По утверждению российской прокуратуры, Валиди в годы Великой Отечественной войны сотрудничал с фашистским режимом Германии, осуществлял «распространение идей о создании государства по национальному признаку и о превосходстве одной нации над остальными», что, согласно российскому законодательству, является уголовным преступлением.
В июне 2008 года во дворе филологического факультета Санкт-Петербургского университета в рамках открытия Центра тюркских исследований был установлен бюст Валиди – как выяснилось, без требуемого разрешения. Соответствующие органы недавно потребовали убрать бюст. А Беккин отметился как апологет Валиди, и был недоволен таким решением и вообще, критикой в адрес своего «героя». В книге я не высказываю каких-либо моих личных оценок в адрес Валиди, но рассказывая о взаимоотношениях Бартольда с другими современными ему известными деятелями, я не обошел стороной и Валиди, процитировав в том числе и несколько отзывов академика Бартольда о нем. При всей сдержанности Василия Владимировича видно, что суждения эти к положительным явно не относились. Ну тут уж Бартольду виднее. Может у Беккина есть факты и свидетельства опровергающие упомянутые суждения Бартольда? Пусть изложит их в своей публикации.
Беккин заявляет, что «автор [т.е. Ю.С. Флыгин] не скрывает своего негативного отношения к деятелю башкирского национального движения, характеризуя его как лицо, для которого не составляет труда сменить свою политическую ориентацию». Ну право же, Беккин, тут автору и не требовалось добавлять «своего негативного отношения». Валиди сам себя выразительно проявил именно «как лицо, для которого не составляет труда» в довольно короткий период посотрудничать и с русскими монархистами, и со среднеазиатскими сепаратистами, и вступить в коммунистическую партию, и послужить польской разведке и германским фашистам, и даже поучаствовать в заговоре против турецкого правительства, кстати, приютившего его. Трудно найти другой пример подобного идейного флюгера, каковым был Валиди. Что уж тут, Беккин, отрицать известные факты?
Мне приходится с сожалением констатировать, что Беккин явно поторопился с крайне неудачной попыткой написать пасквиль, в котором много несуразности, тенденциозности, но нет ничего, что определяет квалифицированную научную рецензию. Он лишь создал лишний повод обратить внимание на его запальчивость и бестактность, да и в некоторой мере скомпрометировал журнал, позволяющий публиковать на своих страницах скандальные выпады беккиновского пошиба.
Бартольд как ученый и человек исключительно многогранен. И нет сомнений, что ещё найдутся в будущем исследователи, которые напишут о нем новые книги. Я же по поводу пасквиля Беккина могу процитировать слова двух замечательных наших предшественников в науке.
Самого академика Бартольда, который в связи с нападками на него с завидной принципиальностью писал: «Каждый имеет право выражать свое мнение, и я ничего не имею против резких нападок по моему адресу». И его младшего современника, востоковеда С.Е. Малова, заметившего: «Я сделал что мог, а лучше пусть делают могущие. Работы ещё много».
Ю. Флыгин
