Выстрел на Боткинском кладбище

100 лет назад на Боткинском кладбище в Ташкенте прогремел выстрел. Это покончил с собой недавний глава Туркестанского края Владимир Наливкин.

О судьбе этого выдающего человека, богатой на драматические повороты, о его научном подвиге и необычной политической карьере рассказал в своей книге «Владимир Наливкин – ориенталист, педагог, администратор» известный ташкентский историк Юрий Флыгин. Она вышла в серии «Российские исследователи Средней Азии». Мы публикуем отдельные фрагменты из этой книги.

Выбор пал на Туркестан

Родился Наливкин в Калуге, в старинной дворянской семье, в которой почитались традиции военной службы Отечеству.

В 1864 году 12-летний Владимир Наливкин поступил в Петербурге в Первую военную гимназию, затем в престижное Павловское военное училище. «Желание скорее понюхать пороху», как он сам признавался в своих воспоминаниях, подвигло его проситься на службу в Туркестан.

Наливкин был направлен в первую артиллерийскую батарею Оренбургского казачьего войска, дислоцированную в Ташкенте. Он сообщает: «в октябре [1872 года] я прибыл в батарею, а 13 марта следующего 1873 года я пошел с батареей в Хивинский поход».  За военное отличие Наливкин был произведен в сотники. В конце 1874 года участвовал в походе в Туркмению, который, по его словам, был, скорее, «военной прогулкой, чем военной экспедицией».

В 23 года  Наливкин женился на Марии Владимировне Сартори, выпускнице института благородных девиц.

Владимир  Наливкин служил под командованием легендарного Михаила Скобелева, но быстро разошелся с ним в оценках войны.

Уже в конце декабря 1875 года Наливкин подал начальству рапорт о болезни и начал вести переговоры об увольнении с военной службы и переходе на административную работу.

Наливкин был назначен помощником начальника Наманганского уезда (в дореволюционной России должность помощника соответствовала должности заместителя). Через некоторое время Наливкина назначили членом (комиссаром) областной поземельно-податной комиссии. Дело это, связанное с налоговым обложением, было исключительно важное, и сложное в тогдашних условиях. Естественно, возникало множество проблем, в том числе из-за трудности установления контактов с местным населением.

Наливкин утверждал, что среди его коллег «в сущности говоря, никто ничего толком не знает, а знать надо очень и очень многое… Хорошо было бы, думалось тогда мне, выйти на некоторое время в отставку, надеть халат, уйти в народ и близко, близко с ним познакомиться».

29 мая 1878 года В.П. Наливкин был «уволен… от службы штабс-капитаном с мундиром».

Нанайское погружение

Весной 1878 года Наливкин приобрел участок земли в кишлаке Нанай, в двадцати километрах к югу от Намангана.

У знакомых Наливкина его решение поселиться в глухом кишлаке вызвало удивление и различные предположения о мотивах. На самом деле он просто решил лучше узнать язык, быт, историю края. Он считал, что нет другого пути, чтобы «проникнуть в среду крайне замкнутого тогда быта туземной семьи».

Несколько лет, проведенных в Нанае, позволили Наливкину очень близко познакомиться с бытом коренного населения Ферганской области. Во время многочисленных поездок по Наманганскому уезду он имел возможность непосредственно познакомиться также и с самобытной культурой местных народов (узбеков, таджиков, киргизов).

По поводу переезда в Нанай первый биограф Наливкина Ю.О. Якубовский писал, что таким образом началась «скромная, но в высшей степени плодотворная и можно сказать, беспримерная в истории Туркестана, деятельность супругов Наливкиных по изучению языка, земельного быта, религии и обычаев ферганского туземца, не по книжным источникам, а из самих источников жизни народной… Зимой они жили в Нанае среди узбеков, а летом с киргизами откочевывали в горы. Жизнь была далеко не легкая… Зато результаты получились блестящие. Супруги усвоили узбекский язык в такой тонкости, какая не достигается учебниками и школами. Знанием разговорной речи узбекского и таджикского языков В.П. поражал солидных ученых и востоковедов».

Его первыми опубликованными работами были: «Очерки земледелия Наманганского уезда» (1880), «Вопросы туземного земледелия» (1880), «Торговля пригонными баранами» (1880), «Киргизы Наманганского уезда» (1881).

В этих работах были представлены почти все стороны материальной и духовной культуры и быта местных народов – хозяйственные занятия, жилище, одежда, пища, вопросы семейного быта, положение женщин, верования. Интересным является привлечение Наливкиным в своих работах сравнительного материала по быту различных народов края.

Обеспокоенный тем, что в результате хищнического уничтожения местным населением древесных насаждений, зарослей камыша в Ферганской долине активизировалось наступление сыпучих песков, угрожавших посевам, садам, лугам, генерал-губернатор К. П. Кауфман создал специальную комиссию по исследованию сыпучих песков и разработке мер противодействия их наступлению. Вначале Наливкин был назначен членом этой комиссии, а после её упразднения в 1881 году продолжил работу самостоятельно.

Результатом такой деятельности стала книга «Опыт исследования песков Ферганской долины». Книга эта содержит не только специальную информацию (описание почв, методы борьбы с песками), но и характеристику экономического положения населения и этнографические наблюдения.

В 1884 году в Казани была издана первая совместная работа супругов Наливкиных «Русско-сартовский и сартовско-русский словарь общеупотребительных слов с приложением краткой грамматики по наречиям Наманганского уезда».

Приобретенный за 6 лет провинциального уединения ценный опыт позволил Наливкину заняться серьезной научной деятельностью. Совместно с женой он написал высоко оцененную учеными России и Европы книгу – «Очерк быта женщины оседлого туземного населения Ферганы», за которую удостоился Большой золотой медали Русского географического общества. Книга была издана в Казани в 1886 году. Там же одновременно была издана и книга Наливкина «Краткая история Кокандского ханства», которая «впервые вводила в научный оборот обобщенные сведения о Кокандском ханстве и еще при жизни автора стала классической».

Уже в наше время ташкентский исследователь Б.М.Бабаджанов утверждал, что «добросовестная и тщательная фиксация В. Наливкиным тех явлений, которые теперь мы вряд ли сможем реконструировать и на которые местные авторы не обращали внимания, серьезно повышают значение оставленных им работ», имея в виду в первую очередь именно «Краткую историю Кокандского ханства».

Венгерский ориенталист АрминийВамбери в письме к Наливкину отметил не только серьёзное научное значение «Очерка быта женщины…», но, что особенно важно, указал, что эта книга является первым опытом в мировом востоковедении, что значительно увеличивает ценность работы. Академик В. В. Бартольд несколько позже писал, что «в изучении жизни оседлых узбеков… до сих пор одиноко стоит труд покойных Наливкиных».

Ю.О. Якубовский, друг и биограф Наливкина, писал о его супруге, что надо «наряду со славным именем В.П. Наливкина поставить прекрасный облик его супруги, полный идейного самопожертвования и готовности во имя любви на тяжелый труд, во многом облегчивший мужу тяжесть непривычного существования…. Он надел узбекский халат, она накрылась паранджой и так они прожили не одну-две недели, а шесть лет, с головой погрузившись в гущу жизни».

У истоков современного образования

Летом 1884 года В. П. Наливкин возвращается на административную службу, он назначается младшим чиновником особых поручений при военном губернаторе Ферганской области. Но уже в конце этого года Наливкина переводят в Ташкент, где начинается его плодотворная служба в новом качестве – на педагогическом поприще.

Губернатор Н. О. Розенбах предложил Наливкину заведовать первой русско-туземной школой. Он же был и учителем по тем предметам, что преподавались на русском языке (русский язык, арифметика). Для преподавания же узбекского языка и мусульманского вероучения в русско-туземные школы приглашались муллы или учителя из ближайших мактабов.

Одновременно с преподаванием (до 1888 года) в школе, Наливкин начал работать в Туркестанской Учительской семинарии, готовившей как раз учителей для начальных школ, в том числе русско-туземных. Здесь он до 1890 года преподавал узбекский и таджикский языки.

В семинарии у Наливкина обучались ставшие в последствии известными туркестановедами В. Л. Вяткин, М. С. Андреев, П. Е. Кузнецов. Крупный востоковед и деятель образования Н.П. Остроумов писал, что именно «Наливкин заложил основы преподавания восточных языков [в Ташкенте], был отличным знатоком своих предметов».

Прекрасное владение местными языками позволило Наливкину проявить себя в качестве автора учебников.

Наливкин лично в течение 1886-1888 годов инспектировал русско-туземные школы в Сайраме, Сары-Чаганаке,Чиназе, Пскенте, Аблыке, Той-тюбе, Теляу, Джизаке, Коканде, Оше, Намангане, Андижане, Маргилане.

Он, например, положил конец «школьному набору». Оказывается, туземные волостные управители предлагали  родителям «или представить [своих] детей в школу или нанять вместо своих детей сыновей каких-либо бедняков или, наконец, просто откупиться, предоставив в распоряжение волостного управителя сумму денег».

Надо полагать, что эффективное инспектирование способствовало тому, что именно Наливкин в 1890 году был назначен на новую, учрежденную в ноябре 1889 года, должность 3-го инспектора — инспектора мусульманских училищ. Ему удалось ближайшим образом познакомиться с внутренней жизнью мусульманских училищ.

По словам Наливкина, бывшего тонким наблюдателем, «поступая в медресе, туземный юноша…попадает в среду людей, которые стараются, по крайней мере по наружности, думать, говорить и действовать по уставу, заключающемуся в шариате… усваивает… привычку к напускной вежливости, к искусственно плавной походке, к речи цветистой, вкрадчивой и льстивой… превращается также и в фарисея, чему в значительной мере способствует изучение шариата, тщательно разбирающего, между прочим, вопросы о том, каким образом, не делая прямого нарушения закона, можно обойти ту или другую его статью… в лицемерного фанатика… яростного гонителя всего того, на чем не лежит печать все регламентирующего шариата, силящегося накрепко заковать в свои цепи ум, душу и совесть правоверного».

В январе 1888 года Наливкина по предложению петербургского востоковеда, академика В.Р. Розена избрали членом Императорского Русского археологического общества.

А.Аббасов отмечает, что правильное местонахождение обсерватории Улугбека было указано в своё время именно Наливкиным. На заседании Туркестанского кружка любителей археологии 11 декабря 1898 года, В.В. Стратонов, астрофизик Ташкентской обсерватории сообщал, что, основываясь на данных местных жителей, Наливкин установил, что обсерватория находилась «за арыком Сиаб, неподалеку от арыка Оби-Рахмат» у подножия холма.

Также и географ, профессор Н.Леонов сообщал, что Наливкин первым дал указания на местонахождение Улугбековской обсерватории, он писал, что близ почтовой дороги на Ташкент имеется «холм с пустотами внутри» но лишь десять лет спустя тайну холма Кухак удалось разгадать В.Л.Вяткину.

Хорошее владение узбекским языком даже подвигло Наливкина к попыткам дерзать в сфере восточного стихосложения. Б.В.Лунин писал, что «каллиграфическая сторона [стихов Наливкина] безупречна: стихи писаны будто рукой зрелого и умелого каллиграфа».

В больших чинах

С 2 мая 1899 года В.П. Наливкин был назначен старшим чиновником особых поручений при Туркестанском генерал-губернаторе. Здесь он стал вести “исламское дело”, сосредотачивая у себя всю совокупность поступающей в Ташкент информации по данному вопросу.

Скорее всего, именно Наливкин был основным автором доклада генерала-губернатора С.М. Духовского на Высочайшее имя «Ислам в Туркестане».

Наливкин уже тогда писал, что «мусульманская культура, оставаясь мусульманской, никогда не может не только ассимилироваться, но и даже вполне примириться со всем вообще укладом жизни европейских народов». Он выражал обеспокоенность в связи с возможным в будущем «газаватом» против «европейской цивилизации».

В 1900 году некоторое время Наливкин исполнял обязанности дипломатического чиновника при генерал-губернаторе. В 1901 году последовало его назначение по инициативе генерал-губернатора Н.А. Иванова на должность помощника (заместителя) военного губернатора Ферганской области.

20 мая 1906 года, в 54 года, Наливкин подал прошение об увольнении со службы «с мундиром и пенсионом». Генерал-губернатор Тевяшов ходатайствовал об удовлетворении прошения о «мундире и пенсионе».

Политический взлет

Казалось бы, карьера его была закончена, однако довольно неожиданно он оказался выбранным от Ташкента депутатом II Государственной Думы. Действительный статский советник, а это равно в армии генерал-майору, вдруг предстал человеком левых взглядов, порвавшим со своим кругом.

Человек, явно не лишенный лидерских качеств, Наливкин хотел быть в «мейнстриме» текущих событий. Он знал, что от него хочет слышать большинство, и он говорил это.

Показательна речь В. Наливкина, которую он произнес после избрания его ташкентскими выборщиками в Думу: «Меня некоторые товарищи спрашивают, к какой партии я примкну в Думе. На это я отвечу: я буду сидеть в рядах социал-демократов, но я оставляю себе полную свободу действий. Я в жизни своей столько натерпелся от дисциплины – в корпусе, в военном училище, в строю, — дисциплины, превращающей человека в пешку, не допускающей его думать и мыслить по-своему, что я подчиняться дисциплине отказываюсь. Я буду сидеть в рядах социал-демократов, чтобы этим доказать, что я крайний левый по своим политическим убеждениям».

Хотя от мусульманского населения Ташкента был свой депутат, но Наливкину устные и письменные обращения направляли и коренные жители Ташкента, других мест Туркестана.

В Государственной Думе Наливкин был избран в состав нескольких комиссий, но прославился скандальным выступлением в адрес юстиции.

Вместо того, чтобы привлечь внимание власти к туркестанским делам, он «произнёс – по словам В. Бартольда, – ничем не оправдываемую оскорбительную речь против русских судебных деятелей».

Бывший управляющий канцелярией Туркестанского генерал-губернатора Г. П. Федоров в  своих воспоминаниях писал: «Я лично радовался, узнав, какого депутата послал в Думу Ташкент. Лучшего защитника интересов края нельзя было себе представить. Вот где открывался ему широкий путь послужить интересам Туркестана, ставшего его второй родиной.

Судите моё удивление, когда этот добродушный благожелательный человек, этот всегда аккуратный и исполнительный чиновник, этот лояльный гражданин вдруг с трибуны заявил народным представителям, что он «имеет честь принадлежать к социал-демократической фракции» и что он считает себя вправе заявить, что российская юстиция это есть дама, у которой на лбу роковые слова: «продается с публичных торгов».

«Боже меня сохрани, – продолжал Федоров, – ставить в упрёк Наливкину его принадлежность к той или иной политической фракции, хотя я мог бы его спросить: как он мог оставаться вице-губернатором, будучи социалистом, или по каким соображениям он мог променять красную подкладку на красную гвоздику»?

Г.П.Фёдоров очень точно подметил одну характерную черту Наливкина, которая с годами всё более сильно стала проявляться в его словах и поступках. Увы, он нередко был способен делать заявления, заключения явно эпатажного характера, «для красного словца».

Деятельность II Думы вскоре была прекращена. Наливкин вернулся в Ташкент, буквально к разбитому корыту. Новых поклонников не приобрёл, старых потерял.

Старых воинских приятелей оттолкнул от Наливкина и его крайне предвзятый очерк о Скобелеве.

В этот период Наливкин выпустил Конспект лекций по истории ислама и по мусульманскому праву (Ташкент,1908,86 с.); Русско-сартовский и сартовско-русский словарь (Ташкент, 1911, 145 с.); Туземцы раньше и теперь (Ташкент, 1913, 144 с.). Последняя вещь публиковалась еще и в разных номерах газеты «Туркестанский курьер».

Во главе Туркестана

Динамичные события февраля 1917 года, отречение императора от власти вновь неожиданно выдвигают порядком уже забытого Наливкина на общественно-политическую авансцену.

В марте 1917 года Наливкин стал на непродолжительное время главным редактором «Туркестанских ведомостей». Он был назначен на это место по инициативе общественного Исполнительного комитета (позже это будет Исполком Совета рабочих и солдатских депутатов). Это редакторство способствовало тому, что он оказался как бы в центре происходивших в крае событий. С 17 апреля газета стала органом Ташкентского исполнительного комитета, а с 25 апреля – Туркестанского комитета Временного правительства. Также Наливкин был назначен руководителем бывшей «Туркестанской туземной газеты», переименованной в «Наджат».

В.П. Наливкин опубликовал в «своей» газете несколько публицистических статей, позволяющих нам в некоторой мере почувствовать его умонастроение. Показательно его «Открытое письмо», в котором он заявляет: «При первых же услышанных мною звуках – «свобода! «свобода!» — я невольно подумал: настала наша Пасха, Пасха революционеров:

Свобода воскресе!

Воистину воскресе!

Я не религиозен; наоборот, я думаю даже, что всякая вообще официальная, церковная религия, при некоторых всегда возможных ошибках её представителей, вместе с национализмом легко могут являть собой тормоз, мешающий скорейшему объединению народов в единую общечеловеческую семью…»

В первой половине апреля 1917 года, после смещения генерал-губернатора А.Н. Куропаткина, гражданская власть в крае перешла к трем комиссарам, одним из которых был Наливкин.

19 июля 1917 года последовало назначение Наливкина на пост главы Туркестанского комитета, подчинявшегося Временному правительству.  На это, скорее всего, повлиял и выбор Керенского, хорошо знавшего Наливкина еще со своих школьных лет.

Осенью большевики бросили лозунг «Вся власть советам!». В ответ Наливкин на три дня запретил митинги и демонстрации. Однако «процесс уже пошел», стихию невозможно было остановить. Тогда глава Турккомитета послал в Петроград телеграмму, прося выслать в Ташкент вооружённую помощь. Керенский назвал большевиков мятежниками и пообещал разобраться с ними. Это окончательно рассорило Наливкина с бывшими «левыми» друзьями.

Наливкин был арестован, помещен под охрану в «Доме Свободы». Здесь его заставили подписать «соглашение», по которому он должен был телеграфировать в Петроград о ненужности военной экспедиции и выполнить ряд других требований. Это стало роковым шагом в политической карьере Владимира Петровича.

23 сентября бунт в Ташкенте был подавлен полковником  Бобровым, прибывшим из Самарканда с двумя сотнями казаков. 24 сентября, в Ташкент прибыл с военным отрядом генеральный комиссар Временного правительства генерал-майор П.А.Коровиченко. А 27 сентября Наливкин был отстранен от должности.

1 ноября восставшие «революционные массы» заняли крепость. Коровиченко и члены Туркестанского комитета Временного правительства были арестованы. На счастье Наливкина, он уже не состоял в Турккомитете.

Перед его глазами разворачивалась ожесточенная борьба между разными группами общества, охваченного нетерпимостью. Какое уж тут единение под знаменем демократии, к которому он призывал.

Трагическая развязка

Самому Наливкину даже пришлось опасаться прежних «соратников». По утверждению одного из тогдашних современников, он «боялся, что его убьют, сбежал, скрывался».

Вдобавок его постигла и семейная трагедия. С лета 1917 года тяжело болела его любимая жена, Мария Владимировна. 11 ноября она скончалась от рака. Сам В.П. не смог присутствовать на похоронах, будучи на полулегальном положении.

20 января 1918 года Наливкин рано утром вышел из дома, который находился недалеко от Боткинского кладбища. На могиле своей жены он выстрелом из револьвера завершает жизненный путь. Ему было 65 с половиной лет. В предсмертной записке он просил, чтобы похороны были «скромными, пролетарскими и гражданскими. Так как я давно уже не принадлежу ни к какой религии».

Туркестановед Н. П. Остроумов, хорошо знавший на протяжении многих лет В. П. Наливкина, по поводу его трагического ухода из жизни писал в своих воспоминаниях: «Так неожиданно и грустно окончил свою мятежную жизнь даровитый и выдающийся знаток Туркестана, научные труды которого признавались и признаются всеми туркестанскими краеведами. Без сомнения, покойный Наливкин «хорошо» желал только полезного для Туркестана и много трудился, но не достиг исполнения своих желаний и в отчаянии, по горделивому самолюбию, окончил жизнь самоубийством».

Газета сообщала о похоронах Наливкина: «Окончена еще одна большая жизнь… Кто из знавших его мог бы хотя на одно мгновение усомниться в его непреклонной твердости убеждений, в чистоте и бескорыстии всех его… помыслов… Похороны состоялись 21 января в 2 часа дня. Пришедших отдать покойному последний привет было до обидного мало».

Академик В.В. Бартольд писал по поводу Наливкина, что его жизнь «представляет обычную картину неумения общества использовать исключительные знания и дарования своего члена и неумения самого деятеля найти свой настоящий путь».