Деятельность тоталитарных сект несет опасность не только отдельному человеку, но и обществу в целом. Народ определяется не столько генетически, сколько через призму определенных метафизических, надвещественных признаков.
Деятельность тоталитарных сект несет опасность не только отдельному человеку, но и обществу в целом.
Народ определяется не столько генетически, сколько через призму определенных метафизических, надвещественных признаков. Это доминирующий язык, определенная территория, культурный и исторический багаж, накопленный за все существование народа.
В традиционном обществе есть еще и четкая иерархия целей и ценностей. Уничтожьте такое этнокультурное ядро – и вы выполните голубую мечту Гитлера о России: «В этой стране в каждой деревне, в каждом квартале должны быть своя история, своя религия, своя культура, только тогда мы победим русских».
Собственно, первым разрушителем единого российского общества был Петр I, благодаря реформам которого аристократия стала говорить на ином языке, вести другой образ жизни. Из-за такой смены идентичности позже зашла речь и о социальном неравенстве. В итоге за двести с небольшим лет такого социального антагонизма мы пришли к революции 1917 года.
Самое главное, что случилось с постсоветским обществом, – крушение идеалов. При этом, однако, советское мировоззрение наших граждан живее всех живых до сих пор: если в публичной среде делать, или изображать, что делаешь все правильно, то тебя, как минимум, не накажут, а как максимум, еще и поощрят.
В телевизоре в 90-е все пели про «швабоду». Свобода пришла. В том числе и свобода вероисповедания. В лице пары сотен разного рода крупных и мелких культов.
Как это работает? Очень просто. Возьмем некое общество в состоянии кризиса идей и целей. Оно по остаточному принципу идентифицирует себя, как нечто единое. Почему? Уже не знает. Тут приходит в ареал обитания общества некая структура и говорит: «Люди, у нас круто, у нас тут высшие сакральные ценности, а достигать сакральных целей надо так же, как вы всю жизнь жили». Часть народа уходит в эту структуру. Через некоторое время ей сообщают: «Вы, ребята, молодцы.
А те, кто к нам не пришел, они – чужие, враги и будут гореть в аду. Да, у вас теперь новая жизнь, по законам от нашего гуру. А законы вашего народа и вашей страны – это отстой, потому что исходят они от чужих». Часть общества отделилась. Затем приходит еще одна структура уже с другим Абсолютом, но с тем же набором позывных, так же оттягивает часть социума. Потом еще и еще, и еще.
Так в рамках нашего общества функционируют тысячи общин, члены которых принципиально не идентифицируют себя с остальным народом. Организаций-то сотни, и каждая долдонит про свою уникальность и абсолютную истинность. Итак, в нашем обществе распространяется дискредитация самой идеи целостности.
Дальше вы, простой студент Вася Иванов, выходите на улицу, где, пока вы идете от дома до магазина, к вам пару раз пристают самые разные сектанты и зовут именно в свою общину. И вы, будучи студентом с развитым критическим мышлением, в итоге говорите: «Да ну на х…! Чтобы я хоть в какую-то общину пошел! Они ж тут все упоротые. У меня Бог в душе, чем дальше от религии, тем ближе к Богу».
Традиционные религии тоже идут лесом. Любая общность и общинность уже и не адептом секты, но вполне обычным, здравомыслящим человеком начинает восприниматься как нечто негативное.
Добавьте сюда память о советском всевластном и суровом, всепроникающем коллективе – и вот вы уже с подозрением смотрите на соседа по лестничной площадке, который пытается с вами не то что познакомиться, а даже просто поздороваться.
В итоге мы видим уже не общество и не народ, а некую группу социальных формаций и индивидуумов, у которых из общего, пожалуй, только язык, на котором они говорят.
Здесь, правда, нужно сделать несколько важных оговорок. Все-таки эта модель применительно к России реализовалась не полностью. В последние годы наметились два процесса, прямо противоположные целям такой социальной деструкции.
Во-первых, идет отток людей из сект.
Во-вторых, люди возвращаются в традиционные религии. Что у сект действительно получилось, так это создание у здравомыслящих обывателей настороженного отношения к любым проявлениям общинности. Речь не идет даже о митингах и шествиях, а о «клубах по интересам», сообществах типа «двор жилого дома».
С одной стороны, подобного рода коммуникация подозрительна, может оказаться небезопасна. С другой – потребность в общении удовлетворяется в интернете.
Что касается наднационального единства, которое и делает многонациональный народ, собственно, народом, в этой сфере пока все грустно. Некая «новая идентичность» еще не выработана. Кроме культа потребления, который, скорее, дробит и атомизирует общество, нежели объединяет.
К тому же потребление как цель делает ненужным то самое культурное ядро, тот багаж ценностей, который есть у народа. Эти ценности при доминирующей идее потребления либо уходят в сферу сектантства и там претерпевают самые причудливые мутации, либо же «обмениваются» на ценность плазменного телевизора, айфона, айпода и прочего айтача.
