Что связывало двух русских гениев-Евтушенко и Высоцкого? Об этом интервью от 1996 года.
– Евгений Александрович, Вы много лет были знакомы с Высоцким, знали его с молодости. Что Вы можете сказать о первых шагах Высоцкого-поэта?
Е.Е. – Володя, когда начинал писать, увлекался усечёнными рифмами. Это такая, например, как “октября” – “говорят”. Эти рифмы были популярны у нас в двадцатые годы, но они не привились.
У Володи было полно таких рифм в первые годы. Я его отучил от этого, приведя в пример фольклор. В фольклоре усечённая рифма нигде не употребляется, а ассонансы как раз свойственны. Я помню, мы говорили с Володей на эту тему. Он задумался и пытался найти мне пример, но потом сказал: “Да, ты прав, Женя”. Потом он развивал ассонансную рифму, и я бы сказал, что он в своём роде стал даже мастером рифмы.
Вообще, у Высоцкого в поэзии было две линии – лирическая и сатирическая. Они у людей очень редко соединяются. Он был эпиком, потому что он слепил огромное количество характеров. Это просто совершенство монологов, написанных не от своего лица. Высоцкий очень развил обе линии. А лирический шедевр, если говорить о чисто стихах, это одно из последних – “И снизу лёд, и сверху, маюсь между…”
– Вы часто встречались с Высоцким?
Е.Е. – Очень часто я видел Володю, может быть, тысячу раз в своей жизни. Кстати, я никогда не видел его пьяного. Он выпивал, конечно, бывал навеселе, но пьяного я его не видел. Он пил совсем с другими людьми, которые его споили.
– А историю знакомства Высоцкого и Влади Вы знаете?
Е.Е. –Я был первым, кто ей сказал о его существовании. У меня была идея, я рассказал ей историю Володи и сказал: – Марина, ну что тебе стоит, познакомься с ним. Она это запомнила, но потом ни разу об этом не упомянула.
– Раз уж зашёл разговор о Марине Влади, то позволю себе спросить: как Вы оцениваете её книгу?
Е.Е. – Марина допустила очень странную для меня бестактность, назвав меня и Вознесенского “официальными поэтами”. Ну какие же мы “официальные” поэты?!
У меня было определённое мнение по поводу стихов Высоцкого, и я ему это говорил. Может быть, это мнение ошибочное, но я считал, что его стихи должны существовать вместе с музыкой, что на бумаге они проигрывают. Во всяком случае, так я считал.
Я, действительно, не бегал, а Вознесенский всё время бегал по редакциям с его стихами. Я старался помочь ему выпустить пластинку, старался устроить ему выступление, когда можно было, и так далее.
– А что Вы можете сказать о Высоцком-актёре?
Е.Е. – С моей точки зрения, самое потрясающее, что он сделал в театре – это монолог Хлопуши. Это феноменально! Он читал на уровне самого Есенина.
– А выступление Высоцкого на вечере советской поэзии в Париже осенью 1977 года Вы помните?
Е.Е. – Помню, конечно. Тогда в Париж приехала большая группа наших поэтов. Володя не был включён в список выступающих, но он тогда был в Париже, и мы настояли на том, чтобы он выступал. Все настояли – и Симонов, и Вознесенский, и Олжас Сулейменов, и другие. Володя очень хорошо пел в тот день. У него была вообще, надо сказать, какая-то особая застенчивость и отношение большого уважения к другим поэтам.
Я, кстати, тогда познакомил его с мадам Элен Мартини, владелицей “Распутина”. Уже только после смерти Володи она рассказала мне, что иногда он приезжал к ней в отчаянном состоянии и требовал наркотик. Я её спросил: – Что же ты мне раньше не говорила? Она сказала: – Женя, я знала, что ты об этом не знаешь. Это была не моя тайна, я сама это переживала. Ведь вот до сих пор остаётся секретом, кто его к этой отраве приучил!
– Мне рассказывали, что Высоцкий помог Вам вывезти за рубеж рукописи стихов для Вашей поэтической антологии.
Е.Е. – Да, это правда. Это была такая большая сумка, в ней, наверное, килограммов четырнадцать было. Мы с ним вдвоём тащили эту сумку до таможни. А потом Марина взяла эту сумку, и меня поразило, как она грациозно прошествовала с ней мимо таможенника. Как будто эта сумка ничего не весила.
– Несмотря на годы, прошедшие со дня смерти Высоцкого, количество его поклонников огромно. Но не кажется ли Вам, что, помимо действительных любителей его поэзии, есть ещё и немалое число тех, кого принято называть “фанатами”?
Е.Е. – Совершенно верно! Знаете, я однажды сказал одну простую вещь: с моей точки зрения, Высоцкий не был ни великим поэтом, ни великим композитором, ни великим актёром, ни великим певцом. Но он был великим русским характером, русским явлением.
То же самое я думаю о Шукшине, и это очень высокое мнение. Однако слепые идолопоклонники обиделись. Ведь этих людей никогда не было рядом с Высоцким, а сейчас они защищают Высоцкого от его друзей.Но услужливый дурак опаснее врага.
Я считаю, что памятник Высоцкому на Ваганьково прекрасный. Он хороший, доходчивый. Он, может быть, с точки зрения скульптуры не такой эстетский, но зато он обращён к очень широкой аудитории.
А тот, что поставили на бульваре… Я не знаю, зачем это нужно было ставить. То ли это космонавт, то ли ещё кто. Да и митинг был пошлый, меня просто тошнило. Зачем было в некоторых речах ставить Высоцкого рядом с Пушкиным, Грибоедовым и Гоголем? Ведь это совершенно другая фигура, с другой судьбой. Эти люди не понимают, что таким идиотическим фанатизмом они делают дурную услугу Высоцкому. Они не популяризируют его, а наоборот, снижают его популярность.
– И последний вопрос. Высоцкий как личность…
Е.Е. – У него совершенно не было никакого зазнайства, этой звёздной болезни, которой многие у нас страдают. Одевался он очень просто и вёл себя очень просто. Умел слушать. Конечно, когда он начинал петь, остановить его было трудно, но он умел и слушать чужие стихи, рассказы.
Он был очень хороший по натуре человек. Он знал, чего он хотел. У Высоцкого было внутреннее содержание. Его песни – это песни совершенно свободного человека.
Знаете, что самое главное в нём было? То, что он был русской сказкой. Несмотря на то, что его не пускали, запрещали, он жил, как совершенно свободный человек. И это потрясающе.
