Эта история с танкистом Ивановым из Самарканда произошла на Волховском фронте.
Он был в экипаже тяжелого танка «КВ», сразу расшифровываю для нынешнего поколения аббревиатуру: Климент Ворошилов. А вот рассказ самого фронтовика, Александра Михайловича Иванова, подтверждённый газетной вырезкой тех огненных лет.
— Случилось это при обороне Ленинграда. Был я механиком, водителем на «КВ». Это была машина командира роты, что тоже обязывало нас быть всегда впереди, быть лучшим экипажем. Однажды во время боевой операции наш танк вырвался далеко вперед и был подбит.
Впереди — позиции противника, далеко позади наши позиции. А у нас гусеница слетела, двигаться не можем. Засели в танке. Броня у нас крепка, так что у фашистов не было достаточных средств, чтобы нас уничтожить сразу же. Но по танку колошматили чем могли. Мы поняли, что засели надолго, так что берегли свой боезапас, отвечали изредка, чтобы фашисты не очень занахальничали.
Александр Михайлович не просто рассказывает. Он снова в своем «КВ»: вцепившись в рычаги, несется в бой, ухает со своей машиной с крутого, незамеченного обрыва (где его углядишь в узкую смотровую щель!), но опытная рука механика, обогнав мысль, переключает автоматически скорости, и машина вырывается с ревом из глубокой впадины.
У моего рассказчика, только что оживленно жестикулирующего, повторяющего движения фронтового механика-водителя, опускаются руки, он скорбно молчит. Потом как-то неуклюже сгибается, словно ему тесно в этой просторной комнате, и уже ведет рассказ, как под покровом ночи вылезал из нижнего люка и неудобно лежа пытался починить-срастить гусеницу разбивая до кровавых мозолей руки.
— А наши что, не могли прийти на помощь?
— Наши были далеко, да и сил у них не было. Да и не знали они, что экипаж жив остался. И пространство вокруг танка далеко вокруг простреливалось смертельным огнем. Только фашисты знали, что мы живы. И били-били, чем могли.
Наш артиллерист был ранен, я занял его место. Мы слабели от голода и отсутствия воды. Ведь неприкосновенный запас в танке не рассчитан на длительную осаду. У танкистов все обычно по-другому: загорелась в бою машина, успел выпрыгнуть, то счастье…
Танк мы не хотели бросать, мечтали отремонтировать. Потому и ночь за ночью выбирались наружу не столько свежим воздухом подышать, хотя и он был сладким до одури.
Ремонт двигался медленно. А для меня вообще танк был как родной — ведь я его своими руками собирал на Челябинском тракторном заводе.
Было это в самом начале войны машин не хватало, и отправили меня еще с несколькими товарищами в тыл, чтобы быстрее получить танк. Прибываю на завод, а там, конечно, очередь, из таких же танкистов. Вот так и включился в работу и свой «КВ» помог собрать. Зато он потом меня ни разу не подвел.
— Так сколько суток вы находились в танке?
— Целых восемь суток. Это был еще никем не побитый мировой рекорд. Двое суток, ну трое — это другие танкисты выдерживали, а 192 часа в осажденном танке только мы выдержали. Этот срок ваш брат фронтовой журналист потом вычислил, да и написал про это в газете. Нам-то не до подсчетов да мировых рекордов было.
— A что запомнилось больше всего за это время?
— По танку периодически стреляли так, что к этому мы почти привыкли. Сорвали нам крышку от башни так что мы старались вблизи не находиться. А что запомнилось?
Не помню уж на какие сутки вылез ночью, выглянул на машину и с ужасом вижу, невзорвавшаяся мина за что-то там на броне зацепилась, чуть ли не раскачивается. Что делать?
Будь что будет, но мину надо «снять». Чем? Мы с командиром уже вдвоем остались. Кинул я камешек попал, мина зашаталась. Кинул следующий, уже поувесистее, сам, конечно, за броню спрятался. Выглянул нет мины, около танка лежит, так и не разорвалась. Так что и у немцев были бракоделы.
«На восьмые сутки третье ранение получил механик водитель Иванов. Снарядом ему оторвало кисть руки, Иванов молчал. Так же молча пополз он с командиром выбираться из окружения. На полпути его оставили силы. Шлаков потащил своего раненого друга» — это я читаю корреспонденцию во фронтовой газете. Кстати, газета называлась «Ленинский путь». В этом же номере, где на второй странице помещен материал фронтового корреспондента о подвиге танкиста Иванова и его боевых друзей, на первой странице опубликован «свежий» приказ командующего фронтом от 8 сентября 1942 года о награждении старшины Иванова орденом Красного Знамени.
— Есть у меня и другие награды, но этим орденом я особенно дорожу, -говорит танкист.
— А когда вам было особенно страшно на войне?
— Про страх забываешь, хотя он все время где-то сидит в тебе… У танкистов, особенно в первый период войны, жизнь вообще короткая была. Вспыхнет машина факелом и все… А по госпиталям валяться разве не страшно: приговора врачей ждать, не знать, что у тебя дальше в военной или мирной жизни…
В далеком Самарканде, где Александр Михайлович Иванов вырос, где жил с малолетства, с 1920 года, ждал его родной человек — сестра Надя. Впрочем, слово «ждал» не случайно повторяю в кавычках.
В том же 1942 году получила она письмо от капитана Юрчишина, командира старшины Иванова. Сейчас читаю я это длинное письмо, в котором описывается с подробностями, как 192 часа провел ее брат в осажденном танке. Тут нет и слова про его смерть, но она довольно зримо «витает» над строчками. Просит капитан прислать фотографию старшины для того, чтобы поместить ее в альбом, который готовится в части о ее лучших воинах. Ведь след Иванова затерялся в госпиталях, так что вполне могли сослуживцы решить: с такими ранами не жилец он… И во фронтовую газету, строки из которой цитировал, тоже вкралась ошибка: Иванову не оторвало кисть руки, но ранение действительно было серьезным, оставило на всю жизнь глубокий след на правой руке, так что она с тех пор и не действует.
До войны Иванов успел поучиться в Ташкентском институте инженеров ирригации и механизации сельского хозяйства, встретить спутницу. Война спутала все планы. Он увидел смерть и горящих факелами товарищей-танкистов, вываливающихся из подбитых машин на воздух, где огонь, пожирающий одежду и тело, только ярче разгорался. За испугом, таким естественным для любого человека, пришло спокойствие, может даже по принципу: что будет, то и будет.
Слышал я от его знакомых по самаркандскому предприятию, где он проработал после войны многие годы и откуда ушел на заслуженный отдых, уважительный рассказ о его «мужском поступке».
Будто написал он с войны невесте, чтобы не ждала его, а строила свою жизнь по-своему: на войне мол, всякое случается.
Женился Иванов уже после Победы, вернувшись в родной Самарканд. Вместе с женой двух дочерей подняли на ноги. Уже и внуки взрослые…
Для справки
Для 1940 года серийный тяжелый танк КВ-1 являлся подлинно новаторской конструкцией, воплотившей в себе самые передовые идеи того времени: индивидуальную торсионную подвеску, надёжное противоснарядное бронирование, дизельный двигатель и одно мощное универсальное орудие в рамках классической компоновки.
Хотя по отдельности решения из этого набора неоднократно реализовывались ранее на других зарубежных и отечественных танках, КВ-1 был первой боевой машиной, воплотившей в себе их комбинацию. Некоторые эксперты рассматривают его как этапную машину в мировом танкостроении, оказавшую значительное влияние на разработку последующих тяжёлых танков в других странах.
Первые же встречи немецких танкистов с КВ ввели их в состояние шока.
