Бывший полицмейстер (1895) туземной части Ташкента капитан Нил Лыкошин (впоследствии генерал, военный губернатор Самаркандской области) оставил воспоминания, как боролись с ворами в его время.
По наблюдениям офицера, летом в русской части Ташкента резко вырастало число краж. Горожане во всем винили полицию, но офицер видел причину в другом.
В туземной части Ташкента такой напасти практически не было, с ханских времен царил иной порядок.
Например, существовал своеобразный комендантский час. Воспрещалось выходить из дома вечером; всякого идущего по улице ночью хватали миршабы (ночные стражи) и представляли курбаши (начальнику полиции). Тот ограничивался внушением, но уже за повторное нарушения, подвергал виновного наказанию.
Это приучало граждан к «правильной» жизни, избавляло от краж: вор чаще всего попадался в руки стражей еще до совершения преступления. Устрашал и закон шариата: попавшимся ворам отсекали руку.
Туземцы, как считал Лыкошин, знали повадки жуликов и всячески предостерегались.
Так, войти внутрь дома сарта незамеченным практически было невозможно. Для чужака жилище было доступно только в наружной своей части (ташкари), а за дувалом уже всегда были члены семьи.
Полицмейстер с явным одобрением писал о привычках жителей старого Ташкента: «Сарт никогда не привяжет свою лошадь на улице, не станет при знакомых людях считать свои деньги, не остановится по дороге в незнакомом караван-сарае.
Богач старается скрыть свое благосостояние, прилагает все усилия, чтобы ничем не выделяться из толпы, не бить в глаза своим дорогим костюмом, не вводить вора в грех.
К приезжему из другого города (мусафиру) сарты относятся первое время весьма осторожно; над ним устанавливается, хотя и негласное, но весьма зоркое наблюдение самих обывателей; под таким присмотром и на ум не придет красть да мошенничать.
В прислугу к себе туземец берет лишь хорошо ему известного человека; в большинстве случаев это — один из его дальних бедных родственников, а если родных нет, то сарт сам себе приготовляет надежных слуг, воспитывая в своем доме 2—3 мальчиков, которые живут у него всю жизнь, вполне преданы своему хозяину и за гроши исполняют все нехитрые работы туземного обихода.
Часто хозяин снисходит до того, что отдает за своего слугу одну из своих дочерей, роднится с ним и принимает его в долю в своих торговых предприятиях или отдает ему в обработку свою землю.
Все, что нужно для хозяйства, глава семьи заблаговременно приобретает на рынке, не прибегая к посредству слуг, а тем более к услугам разносчиков, которые приносили бы товар прямо к нему на дом. Таким образом, самая жизнь сартов сложилась крайне неблагоприятно для воров: вор не знает, что он может найти в данную минуту в доме туземца; во внутреннем дворике его непременно встретят преданные слуги и сумеют отстоять имущество своего хозяина, а убежать забравшемуся во двор вору трудно, надо перелезать через заборы и прыгать с опасностью для жизни по плоским крышам жилых построек. При этом всякий вор, который рискует идти красть у своего соседа, знает, что если его поймают, то он немедленно получит должное возмездие от поймавших его и будет жестоко наказан».
Другая картина царила в русской части города. Его обитатели поначалу буквально восхищались местными обычаями, приписывали туземцам «голубиную чистоту нравов».
Офицер, не задумываясь, вручал дорогого коня совершенно неведомому для него «держишке», который ожидал его выхода из магазина, не помышляя о возможности уехать в Старый город; барыня, накупив на базаре кучу свертков с припасами, вручала свое добро «тащишке», который за 2 копейки доставлял покупки к ее дому.
К тому времени, однако, ворам рубить руки перестали, гуманизм новых «русских» законов уголовники быстро оценили. Да и сами славяне со своей доверчивостью были хороши, всячески приманивая криминал.
Полицеймейстер обращал внимание: «Вор, который не решился бы на кражу в среде туземного населения, отваживается на нее в русском городе, где его на каждом шагу наталкивают на путь преступления соблазны.
Наши постройки позволяют всякому туземцу спокойно войти во двор и осмотреть заранее расположение жилых и нежилых помещений: во дворе часто никого нет; в домах большие окна на улицу, которые в летний зной открываются настежь; всякий, кто захочет войти к нам в дом под предлогом продажи фруктов, птицы или мелочей, может высмотреть заранее, где и что плохо лежит.
В прислугу к себе мы часто берем людей совершенно неизвестных, и ограничиваемся заявлением нового слуги, что он «кокандский человек», или что зовут его Ахметом. Взятый с базара Ахмет может высмотреть, где вы храните ценные вещи и, обобрав вас, уйти в свой кишлак, ничем не рискуя – найти его по приметам нет никакой возможности: он назвал себя кокандцем, а сам в Коканде никогда не был. Вор спокойно живет себе где-нибудь в городе, подсмеиваясь над доверчивостью русских, которая по-сартовски, конечно, будет объяснена наивностью, если не глупостью».
Указывал Нил Лыкошин и на другую беду того времени: «В городе живут тысячи поденщиков-сартов, в пору горячих работ на хлопковых плантациях рабочий получает по 80 к. в день: туземец-поденщик прежде никогда и не помышлял о такой цене. Отсюда стремление к роскоши, к пьянству, к игре, к поездкам на извозчиках и разным развлечениям, которым туземец предается, может быть, впервые, со всей страстью своего южного темперамента.
Затем заработок падает до 25 копеек, но мардикер не спешит к себе в кишлак, он знает, через полтора месяца плата вновь подскочит. Молодежь остается в городе, начинается воровство, слышатся еженощно полицейские свистки, кое-кого ловят, а большинство скрывается.
Большинство полицейских сарты и, хотя они вполне годны к этой службе, трезвы и внимательны, но только при постоянном за ними надзоре полицейский-сарт будет смотреть в оба, а караульщики станут чаще обходить свой участок вместо того, чтобы сидеть где-нибудь под деревом, только покашливая, когда мимо проходит начальник».
Рубен Назарьян
