Ну кто не ездил еще советским поездом «Ташкент-Москва»! Пятый-туда, шестой-обратно. И это всегда было целое событие!
Советские вокзалы, увы, были людными, грязными, бестолковыми. Там было вечно полно каких-то подозрительных личностей, попрошаек, воров, плохо одетых и дурно пахнувших людей. Приходилось следить за вещами и кошельками, и далеко не всегда удавалось уследить.
На вокзалах всегда шла какая-то своя, непонятная пассажирам жизнь, собиралось какое-то невнятное общество и мне там было неуютно. Сейчас многое изменилось, вокзалы стали гораздо чище, а в Узбекистане, как я поняла, провожающих и вообще на перрон не пускают.
Жара, толчея, непрерывный гомон, люди с узлами и чемоданами. И множество мелких магазинчиков со всякой дребеденью по обе стороны вокзала.
Что-то вдруг вспомнились наборы «в дорогу» – булка, кусок курицы, беляш…. Продавались они в вокзальных буфетах, и очень часто были…. скажем, не совсем свежими.
Интересно, что билетные кассы вообще были в стороне. Так сказать, на свежем воздухе. Боже, боже, что там творилось летом! Какие-то обезумевшие орды. Записывались за недели! Приходили на переклички!
Я всего однажды попробовала вот так купить билет летом. Хорошо, что нашлись знакомые, помогли достать билет, правда, не в скорый поезд, а тот, который останавливался у каждого столба. В плацкартном вагоне. Но дотелепались как—то.
С тех пор, наученная горьким опытом, я старалась брать билеты сразу в оба конца. Тогда такое было возможно. Мало того, в Москве вообще было возможно заказать билеты по телефону. Правда, если покупать билеты осенью или зимой, можно было прийти в ташкентские кассы на несколько дней и спокойно все купить.
Вспомнились посадки. Кстати, раньше для того, чтобы пройти на перрон, требовались специальные перронные билеты. Потом это как-то отменилось.
Ох, эти посадки…. На посадку отводилось полчаса. А вещей у каждого было — как на переезд в другую страну. И у меня тоже. Коробка с помидорами — это святое. Если осень — еще и авоська с дынями.
Коробки с тем, что в Москве было в дефиците, – постельное белье, хрусталь, посуда, детская одежда, артельная моднейшая обувь. И не нужно забывать, что узнав о моем возвращении в Москву, меня нагружали посылками, как корабль пустыни.
Как это все умещалось в купе при наличии еще двух-трех пассажиров с такой же поклажей — ума не приложу. Факт тот, что как-то мне пришлось покупать под эти навязанные посылки отдельное место, благо осень была, пустые места имелись, а однажды меня просто оштрафовали.
Все это настроения не поднимало. Мало того, вдоль вагонов еще шли люди, искавшие знакомых, и однажды мне пришлось взять авоськи с восемью огромными дынями! Это я к тому, что тогда провожающих на перрон пускали.
А прибывающий поезд долго шел через город, мимо Ташсельмаша, ТАШМи, костела…. И все сгорали от нетерпения — скорее бы!
Здание вокзала когда-то казалось таким мощным, величественным, а сейчас — просто не слишком большое и не слишком ухоженное.
Зато я всю жизнь буду помнить привокзальную площадь. Тогдашнюю.
Вокзал находился в черте города. И вот что удивительно: транспорт в Ташкенте никогда не был проблемой. В отличие от нынешних времен, автобусов, троллейбусов и трамваев хватало. Каких-то автобусов приходилось ждать долго — у моего дома на Малясова останавливался двадцатый маршрут, а обратно он шел по Урицкого. Вот его приходилось ждать до посинения.
Троллейбусы и трамваи ходили часто. На площади останавливалось несколько маршрутов, так что попасть в какую-то точку города особого труда не представляло.. До Навои, скажем, шел пятый троллейбус, до Алайского — второй трамвай.
Если стоять спиной к вокзалу, слева пассажиры высаживались ( конец пути), справа — садились.
Площадь была не слишком велика. В центре в начале шестидесятых установили памятник розового гранита четырнадцати ташкентским комиссарам, погибшим во время осиповского мятежа. Строго говоря, комиссаров было одиннадцать. Но троих тоже расстреляли вместе с ними. Лугин вообще был милиционером. Да теперь это вряд ли имеет значение. Раньше о погибших напоминали названия: улица Финкельштейна, проезд Лугина, Шумиловский городок, Троицкое. Сейчас и это уничтожили. Вместе с памятником работы Дмитрия Рябичева.
Мне он никогда не нравился (памятник, конечно). Я вообще считаю гранит материалом, не обладающим пластичностью. Мне он казался грубым и лишенным одухотворенности.
Но теперь, когда его убрали, я очень жалею.
Люди погибли за идею. Какой бы ни была эта идея. Погибли в результате подлого предательства. Сейчас уже поздно в этом разбираться. Но историю уничтожать бессмысленно.
В Ташкенте снесены почти все памятники советской эпохи. Горького сослали на задворки. О Гоголе ничего не известно. Фрунзе. Куйбышев. Карл Маркс. И еще, и еще, и еще. Да и в России не лучше. И все же, преступно забывать о своем прошлом. Никакие памятники сносить нельзя. Потому что это свидетельства нашей жизни.
Сейчас на месте памятника стоит другой. Глобус в ладонях. Воздержусь от комментариев.
Да и могилы в сквере Кафанова перенесли… Хорошо, хоть перенесли. А не закатали останки под асфальт.
Итак, площадь.
Справа — длиннющее здание военторга, очень похожее на пассаж. Переходишь в другое помещение — спускаешься на две каменных ступеньки. Там даже ювелирный отдел был. Обувной был. Одежда была. Форма военная была и всякие военные штучки, вроде кокард, орденских лент, значков и т.д.
Почему-то я любила там бывать. Просто бродить по магазину. А за углом была булочная, где продавались печенье и сушки. Очень часто товар вывозили на улицу. Там за углом целый ряд был. Торговали выпечкой.
Кроме того, с левой стороны был неплохой книжный.
Да, я говорила, что по обе стороны площади росли деревья?
Прямо напротив здания вокзала был гастроном. С большими стеклянными витринами. В одной стояло лимонное деревце с огромными, величиной с голову новорожденного, плодами. Сначала я приняла его за искусственное. Но нет, лимоны были настоящими.
Я очень любила стоять у витрины и рассматривать деревце — больше в гастрономе ничего особенно достойного не было.
А еще в доме у вокзала жила Люда Масленникова, моя одногруппница, самая тихая и самая одаренная девочка на всем курсе. Она очень хорошо училась и потом стала завкафедрой вместо Елены Львовны Майской. Тогда она жила в очень хорошем доме с какими-то необыкновенными квартирами.
И все время в памяти одна картина: не помню, почему я пришла к Люде, а только сидим мы в комнате, что-то зубрим, а внизу Салар и мальчишки на камерах, совсем как в кино.
И тогдашний вокзал, и жара, и толпы на перронах, и мальчишки на камерах, все мелькает и уходить не хочет. Даже нелюбимый мной памятник…
